А.В.Стеценко,
зам. Генерального директора Музея
имени Н.К.Рериха
"КЛЕВЕЩИТЕ,
КЛЕВЕЩИТЕ, ЧТО-НИБУДЬ ДА ОСТАНЕТСЯ"
Не ново
существование клеветы. Не существование ее, но методы ее забавны и должны быть
наблюдены. При всем их многообразии, в основе своей они проявляют всю духовную
нищету свою. В конце концов, как вы уже много раз замечали, клевета создает
такого рода выдумки, которые противоречат всякому здравому рассудку. Как
видите, клевета даже не утруждает себя пользоваться какими-либо фактами, она
просто измышляет, притом измышляет и бедно, и не художественно.
Н.К.Рерих.
"Клевета".
Осенью 1994 г. на
страницах газеты "Сегодня" (1)
появились четыре больших публикации, обвинившие нашего великого соотечественника
Н.К.Рериха в сотрудничестве с советскими спецслужбами. Автором этих статей был
никому не известный Олег Шишкин. Почему в качестве компрометации Рериха была
выбрана версия о спецслужбах? Психологически это можно объяснить. Известно,
какую негативную роль сыграли они, выступая под разными названиями — ОГПУ—
НКВД— КГБ, в истории нашей страны. Страх, который они вызывали у народа,
позже, когда рухнула тоталитарная система, перешел в явную неприязнь к
государственным спецслужбам. Расчет Шишкина был правильным — ко всякому, кто
сотрудничал с подобными службами, в России проявлялись не лучшие чувства. В
силу каких-то причин автору подобные чувства надо было вызвать к человеку,
который сыграл огромную роль в развитии русской и мировой культуры и оставил
нашей стране ценнейшее художественно-философское наследие.
О.Шишкин оказался
достаточно ловким, чтобы за короткое время издать свои книги, связанные с
разработкой этой "идеи" - сделать большое количество теле- и
радиопередач и публикаций в различного рода средствах массовой информации. На
Россию буквально обрушился шквал сведений о Рерихе, одно другого
"сенсационнее". Знаменитая рериховская Центрально-Азиатская
экспедиция называлась диверсионным отрядом ОГПУ, перед которым стояла задача
свергнуть Тибетское правительство (2), "спровоцировать религиозную
войну" и "утвердить пролетарскую диктатуру" (3). В статьях
присутствовали и другие нелепицы, щедро снабженные ссылками на архивы, которые
придавали шишкинским публикациям достаточную убедительность в глазах мало
подготовленных читателей, коих, к сожалению, было больше, чем подготовленных.
Увы, именно эти
ссылки, на которые и делал основной расчет Шишкин, оказались самым уязвимым
местом его фальшивок. Вот один из примеров. Известно, что на последнем этапе
Центрально-Азиатской экспедиции (Монголия — Тибет — Индия) в ней участвовал в
качестве врача Константин Николаевич Рябинин. Работая в Российском
государственном военном архиве (РГВА), О.Шишкин находит в деле
разведывательного управления штаба Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА)
документ, отправленный из Пекина в Москву 7 декабря 1925 года "тов.
Берзину" (начальнику разведуправления) и подписанный "Рябинин".
Обрадовавшись такой находке, он помещает ее в свою статью (4), выдавая лицо,
подписавшее документ, за Константина Рябинина и сопровождает следующим комментарием:
"В 1920—1921 годах прослушал курс в Военной академии (Восточное
отделение). По окончании был распределен в IV Управление штаба РККА. В
1925-1926 годах — сотрудник пекинской резидентуры. Находился в непосредственном
подчинении военного атташе СССР А.И.Егорова. Его донесения ложились на стол
Берзина и Ворошилова, заверенные подписью начальника шифровальной части IV
Управления Закиса (РГВА. Ф.4, оп.2,
Д.83, Л.64). Участник монголо-тибетской части рериховской экспедиции. Оставил
дневник "Развенчанный Тибет" (5).
Вот сведения о
Рябинине, который участвовал в экспедиции Рериха. С 1918 по 1921 год он занимал
должность заведующего госпитально-больничным отделом комиссариата Петрограда. Затем с августа 1921 года работал
вначале врачом на судне "Аргуна", а затем, до момента отъезда в
Монголию в экспедицию Николая Рериха, во врачебно-контрольной комиссии
Ленинграда (6).
В полученной мною
архивной справке говорится, что в период с 1920 по 1923 год в Военной Академии
РККА проходил обучение не Константин Николаевич Рябинин, а Матвей Николаевич
Рябинин, его однофамилец. Сведений о службе Константина Рябинина в рядах РККА в
фондах Российского государственного военного архива не обнаружено.
Следовательно, человек, подписавшийся под разведывательным донесением в Пекине
7 декабря 1925 года, не является К.Н.
Рябининым.
Осенью 1993 года
Служба внешней разведки России передала Международному Центру Рерихов
материалы, связанные с Н.К.Рерихом и его экспедицией, которые до того времени
хранились в архиве СВР (ранее
иностранный отдел ОГПУ).
В своем выступлении
при передаче этих документов пресс-секретарь СВР Татьяна Викторовна Самолис
сказала следующее: "...В Службе внешней разведки были материалы, связанные
с жизнью Николая Константиновича. И в соответствии с Законом о внешней разведке
Российской Федерации, с одной из его статей о рассекречивании материала,
который имеет историческую, научную и культурную ценность, мне поручено от
руководства Службы внешней разведки передать эти документы вам".
Руководитель
пресс-бюро Службы внешней разведки Ю.Кобаладзе выступал и на телевидении (27
сентября 1993 года в телепрограмме "Добрый вечер, Москва" на МТК), и
неоднократно в других СМИ, где однозначно заявлял, что Рерих не был связан с
работой спецслужб. 22 октября 1993 года в газете "Известия" выходит
статья Александра Шальнева "Николай Рерих не был агентом ОГПУ,
свидетельствуют документы из секретных архивов разведки". Статья написана
на основе архивных материалов СВР, которые были переданы МЦР. "Документы
пролежали на тайных полках почти семь десятилетий, — пишет А.Шальнев. —
Касаются они Николая Константиновича Рериха. И вовсе не свидетельствуют о том,
что выдающийся русский художник был агентом ОГПУ, или о том, что, агентом
формально не являясь, Рерих выполнял разовые задания органов" (7).
В последней своей
статье в газете "Сегодня" (8) О.Шишкин вводит новый персонаж —
Я.Блюмкина — в состав экспедиции Николая Рериха и выдает его чуть ли не за
доверенное лицо руководителя экспедиции. Поместив в статье фотографии пятерых
членов экспедиции из экспедиционного китайского паспорта
("трехаршинного", по выражению Николая Рериха), с которым Рерихи
(Николай Константинович, Елена Ивановна и их сын Юрий) и два пока еще
неизвестных человека в мае 1926 года въехали в СССР, О.Шишкин одного из них
выдает за Я.Блюмкина. Так с подачи О.Шишкина в составе экспедиции впервые
появляется "лама" Блюмкин.
Спустя месяц после
выхода этой статьи журналист столичной газеты встречается с Юрием Георгиевичем
Кобаладзе и задает ему вопрос: "Шишкин утверждает, что Блюмкин присоединился
к экспедиции Рериха. Так ли это?" Руководитель пресс-бюро Службы внешней
разведки России отвечает: "По сведениям Службы внешней разведки и по
документам Блюмкин не был в экспедиции Рериха. Автор путает (выделено мною. — А.С.)
даты и экспедиции..." (9).
В ответ на
публикации О.Шишкина в редакцию газеты "Сегодня" был направлен
протест Международного Центра Рерихов и статья Генерального директора Музея имени
Н.К.Рериха, первого вице-президента МЦР Л.В.Шапошниковой. Статью газета не
опубликовала.
Первый акт
клеветнической кампании против Рерихов, который можно условно назвать
"газетным делом", завершился делом судебным. 18 января 1996 года
Тверской межмуниципальный суд г.Москвы удовлетворил иск Международного Центра
Рерихов к редакции газеты "Сегодня" и О.Шишкину о защите чести и
достоинства. В своем решении суд признал информацию, содержащуюся в статьях
О.Шишкина, не соответствующей действительности. Московский городской суд
утвердил это решение.
Однако судебное
решение не остановило О.Шишкина. Он продолжал клеветать.
"Битва за Гималаи..." — лживое досье
В 1999 году в
издательстве "Олма-пресс" тиражом 15000 экз. (в 2000 году — повторный тираж 5000 экз.)
выходит книга О.Шишкина "Битва за
Гималаи. НКВД: магия и шпионаж". Издательство выпустило книгу в рубрике
"Досье", тем самым убеждая читателей, что в ее основу положены
документальные, то есть архивные материалы.
"Досье"
составил все тот же материал, который был опубликован Шишкиным в
октябре-декабре 1994 года в газете "Сегодня" и признан судом не
соответствующим действительности.
Тем не менее, ряды
авторов, следующих за Шишкиным и "раскручивающих" его фальшивую
информацию, как ни странно, росли. СМИ предоставили для этого немалые
возможности.
В 1999 году грязные
публикации на тему Экспедиции поместили несколько газет: "Совершенно
секретно" (март, автор В.Лебедев), "Новые известия" (11 июня,
В.Воронков), "Независимая газета" (9 октября, В.Березин), "Комсомольская
правда" (16 октября, М.Леонидов). "Независимая газета" к тому же
дала лживую информацию о том, что "суд Шишкин выиграл".
В 2000 году
клеветническая кампания выплеснулась на экран телекомпании "НТВ" —
сначала в передаче "Совершенно секретно", затем 9 августа в программе
Д.Диброва "Антропология".
Не отстал от
О.Шишкина и его "научный руководитель" А.Сенкевич. В октябре 2000
года он посетил Болгарию, где распространял все те же фальшивки образца 1994
года, но уже в своем изложении. Газета "Вести" в Пловдиве 20 октября
поместила на эту тему материал. Это было интервью, которое дал А.Сенкевич
журналисту газеты: "Я приехал прямо из Индии, где нашел новые
доказательства, — заявил Сенкевич. — Вся семья Рерихов работала на советскую
разведку... Почему мы должны стыдиться своих собственных разведчиков? Рерихи
были двойными агентами, они служили и американцам против общего врага —
Японии" (10). Полет мысли и фантазии этого "ученого мужа"
напоминают нечто из следственных дел 1937 года, находящихся в архивах Лубянки.
Теперь Сенкевич готовит четырехсерийный документальный фильм, в котором он
раскроет "агентурную деятельность Рериха, в том числе и обстоятельства
вокруг его загадочной смерти" (11). Если А.Сенкевич осуществит свой
проект, то нас ожидают новые "открытия" из области жанра, который
можно назвать клеветнической фантастикой или фантастической клеветой.
В начале 2001 года
на книжных прилавках Москвы появляется книга "Искушение учителя: версия
жизни и смерти Николая Рериха" (изд. группа АСТ, тираж 5000 экз.), автор
которой Игорь Минутко гордо именует плоды своего воображения, настоянные на
шишкинских измышлениях, "историко-мистическим романом". Однако в
книге вы не найдете ни истории, ни мистики — это все тот же хорошо знакомый
набор домыслов о Рерихах.
Ложь просочилась и
на телеканал "Культура". 12 марта 2001 г. в программе "Былое в
лицах" был показан фильм "Проигранная жизнь Янкеля Блюмкина", в
котором его авторы возвели "откровения" О.Шишкина в ранг истины, не
требующей доказательств: "Известно,
что Блюмкин участвовал в экспедиции Рериха". Но вернемся к
"классику" и "основателю" лжи — самому Шишкину.
В книге "Битва
за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж" на 392 страницах он делает более 150
ссылок на документы различных архивов. С их помощью Шишкин значительно расширяет
поле фальсификаций и отрабатывает новые приемы работы с историческими
документами. Каковы эти приемы, достаточно ясно видно из сюжета все с тем же
Блюмкиным, личностью крайне противоречивой и в политическом, и в этическом отношениях,
которого сам Шишкин "внедрил" в экспедицию Рериха.
"Для того,
чтобы скрыть новую миссию Блюмкина, — пишет автор "Битвы за
Гималаи...", — спецотдел придумал оригинальный ход, и здесь Бокию помог
начальник Орграспредотдела ЦК ВКП(б), член ЕТБ Иван Москвин. <...>. Через
свою епархию он провел назначение Якова Блюмкина в Народный Комиссариат
торговли ко Льву Каменеву на должность начальника Экономического управления. В
Наркомторге Блюмкин должен был подряд получить две командировки по линии своей
официальной работы — в Лендревтрест и "на заводы Украины". Вместо
Блюмкина на Украину поехал сотрудник Тимирязевской сельскохозяйственной
Академии — Артоболевский, специалист по тракторам, приглашенный в Наркомторг по
рекомендации Якова. Артоболевский, прикрывая Блюмкина, должен был выполнять
действительную работу в командировках. (Если сравнить личные дела двух
командированных, хранящиеся в фонде 5240 Наркомторга (ГАРФ. Оп. 17), то
выясняется удивительная особенность этих документов. Мы не найдем ни одного
официального командировочного удостоверения у Блюмкина. А то, что там есть,
выполнено на обычной бумаге. Между тем, у Сергея Ивановича Артоболевского
командировочное удостоверение настоящее — на бланке с гербом СССР и со всеми
остальными атрибутами. Позднее, вернувшись из "командировки",
Блюмкин заполнил свое личное дело липовыми документами, разумно полагая, что
начальник 1 отдела, традиционно связанный с органами, его прикроет)" (12).
Итак,
"работу" Блюмкина в Наркомторге О.Шишкин объясняет как прикрытие его
"командировки", в данном случае — участия в экспедиции Николая
Рериха. Напомним, что маршрут экспедиции во второй половине 1925 года проходил
по Гималаям, а в первой половине 1926 года — по пустыням Западного Китая.
Свои хитросплетения
О.Шишкин прикрывает документами из "Фонда 5240 Наркомторга (ГАРФ. Оп.
17)". Однако в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) нет "фонда 5240 Наркомторга" и
Оп. 17 этого фонда. Фонд 5240 Наркомторга существует в Российском
государственном архиве экономики (РГАЭ). О.Шишкин преднамеренно указал
неправильный адрес архивных дел, в которых хранятся упомянутые им в книге
документы. Надо отметить, что к таким уловкам автор лживого досье прибегает
довольно часто.
В РГАЭ хранится
личное дело №80 на Блюмкина Якова Григорьевича (13). 6 октября 1994 года
О.Шишкин делает запись об ознакомлении с документами, которая является
единственной за все время хранения этого архивного дела (14).
В этом же архиве
хранится личное дело и Артоболевского Сергея Ивановича (15), с делом О.Шишкин
познакомился 10 октября 1994 года (16).
Если бы Блюмкин
действительно выполнял специальное задание за пределами СССР, ему не нужно было
алиби внутри страны с 8 августа 1925 года по 2 октября 1926 года. Первая дата —
это командировочное удостоверение в Наркомторг на должность экономиста (17).
Вторая — ответ Наркомторга органу распределения ЦК ВКП(б): "2 октября 1926
г. ЦК ВКП(б) Орган. распред. Согласно Вашего запроса Наркомторг откомандировывает
тов. Блюмкина в распоряжение ЦК" (18).
Когда Блюмкин
разъезжал по СССР под прикрытием должности ответственного работника
Наркомторга и тем самым зарабатывал себе алиби, у его хозяев не было намерений
по отношению к Рериху и его экспедиции. Он должен был быть вне подозрений на
территории СССР. Будучи сотрудником иностранного (разведывательного) отдела
ОГПУ (НКВД), Я.Блюмкин неоднократно выполнял специальные задания за рубежом, которые
для его руководства имели огромное значение. Во время таких отсутствий в Москве
ему ни разу не создавали специального прикрытия в виде специальных должностей
в министерствах и "межведомственных комиссий" для командировок по
стране. В этом не было никакой необходимости.
Используя
"работу" в Наркомторге в качестве алиби, Блюмкин открыто афишировал
свою деятельность. Поэтому в его личном деле и существуют многочисленные
распоряжения о назначении на различные должности. Будучи таким образом завязан
со многими службами Наркомторга, он получал соответствующие документы, на
которых расписывался, и писал сам лично. Вот один из примеров. В деле Блюмкина
имеется его служебная записка (автограф) к "Управляющему АФЧ
Наркомвнуторга СССР т. Сорокину". В ней Блюмкин извещает Сорокина, что
принято решение в "Межведомственную комиссию при Наркомвнуторге СССР по
обследованию заводов с/х машин союзного значения... пригласить
секретаря-специалиста". И далее Блюмкин пишет: "Персонально
назначением Комиссии на должность секретаря приглашен инженер Артоболевский
(научный секретарь Тимирязевской сельхозакадемии) с окладом в 200 р. в месяц.
Прошу, до окончательного расчета... выдать аванс и содержание, суточные
секретаря Артоболевского, так как <...> Комиссия выезжает 8/ХI 25 года.
Председатель Комиссии Я.Блюмкин (экономический консультант гл. секретариата)
6/ХI" (19). Из содержания записки становится ясным, что без участия
самого Блюмкина, Артоболевский не получил бы денег и не мог бы выехать вместе с
комиссией. "Откровения" Шишкина о похождениях Блюмкина в Гималаях,
начатые им якобы в сентябре 1925 года, а также ложь о том, что "...вернувшись
из "командировки", Блюмкин заполнил свое личное дело липовыми
документами" (20), выглядят в крайней степени нелепо. Замкнувшись на
Блюмкине как на руководителе межведомственной комиссии, многие вопросы просто
бы не решались без его подписи. Так уж устроен любой бюрократический механизм.
Таким образом,
измышления О.Шишкина о том, что "работа" Блюмкина в Наркомторге
служила ему прикрытием для выполнения разведывательного задания в экспедиции
Николая Рериха, которая в это время продвигалась по горным маршрутам Гималаев
и пустыням западного Китая, выглядит убого и неубедительно.
Николай
Константинович Рерих оставил подробные записи и о Центрально-Азиатской
экспедиции, и о людях, принимавших в ней участие.
В Москве, в Музее имени
Н.К.Рериха, в числе прочих экспонатов находятся документы, свидетельствующие о
том, кто именно из членов экспедиции Рериха получил разрешение на пребывание в
Москве: "Гр.Рерих с семьей едущему в Америку по транзитной визе разрешено
временное пребывание в гор Москве на срок 14 дней до 29 июня 1926 г. без права
выезда в другие города и местности Союза ССР. 15 июня 1926 г № 6-р г.
Москва" (21). В тот же день такое же разрешение получили Рамзана Кошаль и
лама Лобзанг, каждый из них имел точно такой же документ под собственным
номером: "7-р" и "14-л" соответственно (22).
Следовательно, пять человек, получивших временное разрешение на пребывание в
г. Москве, должны соответствовать тем членам экспедиции Николая
Константиновича, которые сфотографированы на "трехаршинном паспорте"
и которые въехали в мае 1926 г. на территорию СССР. Известно, что в Москве были
сам Николай Константинович, его супруга Елена Ивановна и их старший сын Юрий
Николаевич. Осталось только определить, кто из сфотографированных в нижнем ряду
Рамзана, а кто — лама Лобзанг. При этом отметим, что на левой фотографии снят
человек, который выглядит значительно моложе, чем на правой. Для окончательного
определения "кто есть кто" обратимся к дневнику Николая
Константиновича "9 февраля... Наш ладакец Рамзана так нарядился, что даже
приколол на грудь две пряжки от подвязок. Вот уж истинный кавалер ордена
подвязки. Но главное желание Рамзаны — нести ружье и ехать на доброй лошади.
Ему 18 лет; из него может выйти полезный человек. Отец его мусульманин, мать —
буддистка. По каким-то приметам ламы признали его перевоплощением умершего
настоятеля монастыря, но отец, как ярый мусульманин, помешал его монастырской
карьере" (23). Эта запись свидетельствует не только о том, что
молодой человек, снятый на левой фотографии — ладакец Рамзана, но и о том, что
в состав экспедиции не допускались
случайные люди. Ведь необходимо знать, с кем предстоит пройти сложный и далеко
не безопасный маршрут. Расчет Шишкина ясен: за 25-летнего Блюмкина легче
выдать молодого Рамзану, нежели Лобзанга. Итак, в нижнем ряду под фотографиями
Рерихов изображены: слева — 18-летний ладакец Рамзана (не лама и не говорящий
по-русски, но с галстуком) и справа — лама Лобзанг.
Приведем еще один
документ, написанный очевидцем тех событий. В рукописном отделе МЦР находятся
копии фрагментов дневника Генерального Консула СССР в Китайском городе Урумчи
Быстрова, которые касаются Рерихов и хранятся в Архиве внешней политики
России. Вот что написано в одном из этих документов по поводу того, кто из
членов экспедиции Николая Рериха пересек границу и въехал на территорию СССР:
"Выехал в Москву художник Рерих с женой, сыном, тибетским ламой и
мальчиком тибетцем" (24). Таким образом, ни мальчик Рамзана, которого
О.Шишкин пытается выдать за Я.Блюмкина, ни лама Лобзанг не могли быть агентами
ОГПУ в образе Я.Блюмкина.
Не беря в расчет
доказательные документы, Шишкин сам путается, когда описывает «похождения»
Блюмкина. "Семнадцатого сентября (1925 г. — Л. С.) под видом монгольского
ламы Яков прибыл в столицу Ладакха Лех, расположенный на территории Британской
Индии, и присоединился к экспедиции Рериха" (25). А несколькими
страницами ранее мы находим такую запись: "В один из первых сентябрьских
дней 1925 года из углового дома в Денежном переулке (Москва. — Л.С.) вышел
молодой лысый человек в элегантном костюме" (26). Это Шишкин
пишет о Блюмкине, который спешил на встречу к А.Е.Снесареву (в Генеральном Штабе дореволюционной
России он считался одним из лучших специалистов по Северной Индии). И далее:
"С исмаилитским караваном и вышел в конце августа (1925 г. — А.С.) "дервиш" Блюмкин.
Паломники отправились в путь из советского кишлака Кизил-рабат, миновали узкую
полоску Афганистана и через перевал Вахджир проникли в Индию" (27).
Следуя "логике" Шишкина, в
конце августа 1925 года агент Блюмкин пересек границу СССР с Афганистаном и
направился в Индию. Затем "в один из сентябрьских дней" того же года
он возвращается в Москву для встречи со Снесаревым. А 17 сентября оказывается
уже в Гималаях! Интересно, знает ли автор, сколько километров разделяет Москву
от столицы Ладакха и какое транспортное средство способно с такой
умопомрачительной скоростью преодолевать подобные расстояния? Уж не летал ли
наш герой на персональном реактивном самолете, чудом оказавшимся в 1926 году?
Но Шишкина это
нисколько не смущает, и он продолжает лгать, пытаясь доказать присутствие
Я.Блюмкина в экспедиции Николая Рериха: "И здесь Рерих впервые занес в
дневник ошеломляющую подробность: "Оказывается, наш лама говорит по-русски.
Он даже знает многих наших друзей". (Рерих
Н. Алтай-Гималаи. С.116)" (28). "Ошеломляющая подробность"
заключается в том, что у Николая Константиновича в дневнике имеется несколько
другая запись: "24 сентября... В этот же день — неожиданное открытие.
Оказывается, лама отлично говорит по-русски. Он даже знает многих наших друзей.
Все это время нельзя было даже предположить такое его знание" (29). А
теперь сравним ссылку Шишкина с первоисточником.
Шишкин: "Оказывается, наш лама говорит
по-русски".
Николай Рерих: "Оказывается, лама
отлично говорит по-русски".
То, что написано у
Рериха, совсем не свидетельствует о том, что данный лама есть член каравана.
У Шишкина —
свидетельствует: наш лама.
И если еще учесть
то, как формировался караван экспедиции Рериха, ушедший 19 сентября 1925 г. из
Леха на Хотан, то нелепость утверждения, что Блюмкин был этим ламой, станет еще
ясней.
Вот что пишет
Ю.Н.Рерих, непосредственный участник экспедиции: "В караване не хватало
людей, и казалось, что будет непросто найти подходящих спутников для долгого
путешествия в Хотан. Мы объявили на базаре о найме караванщиков, и ежедневно
наше бунгало стали осаждать толпы желающих. Из этого сборища балтов, ладакцев,
кашмирцев, аргунов и тюрков г-жа Рерих выбирала по нескольку человек в день,
которые оказали нам неоценимые услуги во время путешествия в Китайский Туркестан"
(30). И если в этом глухом горном углу появился бы чужой да еще присоединился к
каравану, ему бы не поздоровилось. Претенденты на участие в караване этого бы
просто не допустили.
Интересно, что
утверждение Шишкина о присутствии Блюмкина в караване Рериховской экспедиции
было не критически использовано и другими авторами. Так в мартовском номере
(№3, 1999 г.) газеты "Совершенно секретно" на стр. 30 и 31 была
опубликована статья Вадима Лебедева "Секретная экспедиция ОГПУ в
загадочную страну Шамбала. Фальшивый лама". На стр. 31 мы находим
шишкинский вариант: "Нуждаясь в поддержке Рериха, Блюмкин немного
открывается художнику. Об этом свидетельствует следующая запись в дневнике:
"Оказывается, наш лама
говорит по-русски. Он даже знает многих наших друзей" (31).
В статье Вячеслава
Воронкова ("Новые известия", 11 июля 1999 г.) "Суперагент Живой.
Классическая смерть романтика террора" читаем: "И здесь Рерих впервые
занес в дневник ошеломившую его подробность: "Оказывается, наш лама
говорит по-русски. Он даже знает многих наших друзей". С экспедицией
Рериха лама Блюмкин прошагал тропами Гималаев несколько месяцев" (32).
Эта же версия повторяется и
в "историко-мистическом романе" И.Минутко (33).
Теперь о документах,
обнаруженных Шишкиным в архивах, которые якобы подтверждают участие Блюмкина в
экспедиции Николая Рериха. Автор "Битвы...", как это ни странно,
ссылается всего лишь на один документ: "Уходивший в Шамбалу слушал
начальника Спецотдела внимательно. Ему предстоял трудный путь. <...> Это
был Блюмкин. Спустя полтора месяца на границе Британской Индии он объявился под
видом тибетского монаха в расположении экспедиции Рериха. О путешествии
Блюмкина в обличье ламы в 1925—1926 гг. упоминает начальник Разведывательного
управления РККА в одном деликатном документе (РГВА. Ф. 33987. Оп. З.Д. 126. Л.
48)" (34). Подлог содержания архивных документов и фальсификация
исторических событий стали постоянным шулерским приемом московского
"историка".
Ответ из Российского
государственного военного архива, на который ссылается автор лживого досье,
окончательно рассеивает шпионский туман, навеянный О.Шишкиным: "В деле с
шифром Ф. 33987. Оп. 3. Д. 126. Л. 48 хранится рапорт Я.Берзина о
взаимоотношениях начальника штаба МНА Кангелари с представителем ГВО Блюмкиным
в Урге в конце декабря 1926 — начале января 1927 г. Документ датирован 2 марта
1927 г. Сведений о путешествии Я.Блюмкина
под видом ламы в 1925-1926 гг. в деле НЕ ОБНАРУЖЕНО. Указанное дело автору
книги О.Шишкину в читальный зал не выдавалось".
(Курсив мой. — А.С.)
"Тайная война".
От Блюмкина до Шишкина и К°
В октябре 1993 года,
когда пресс-секретарь и руководитель пресс-бюро Службы внешней разведки России
передали МЦР документы, относящиеся к Н.К.Рериху и его экспедиции, многое
оставалось еще неясным. Известно было только то, что прежде эти документы
находились в деле агента ОГПУ, проходившего под именем Буддист, и что этот
агент одно время работал на Ближнем Востоке.
На вопрос
журналистки газеты "Московский комсомолец" Натальи Дардыкиной:
"Как вы думаете, что послужило толчком для первоначальных газетных
публикаций, которые чуть ли не сделали из Рериха нашего шпиона?" — глава
пресс-бюро СВР Юрий Георгиевич Кобаладзе в январе 1995 года отвечает:
"Дело вот в чем. Когда Блюмкин уехал из Монголии, все документы, связанные
с рериховской экспедицией, переслали из резидентуры в Москву. Но в 1953 году
произошло недоразумение — папка с документами на Рериха была объединена не очень
образованным архивистом с другой папкой — нашего сотрудника, работавшего под
псевдонимом Буддист. Ведь в том и другом деле встречались одни и те же названия
— "Шамбала", "Тибет", "буддизм"... Неопытный
сотрудник резонно посчитал, что Буддист и есть Рерих, — и объединил папки.
Позже мы нашли этого Буддиста - он даже работал в другом месте и не имел
никакого отношения к Рерихам" (35). В этом же интервью Юрий Кобаладзе
объясняет и наличие документов на Рериха и его экспедицию в резидентуре
Монголии: "Никаких записей о том, что Рерих был нашим сотрудником или
выполнял какие-то задания, в архивах Службы внешней разведки нет... Да, Рерих
обращался к советским властям, в частности, в МИД, с просьбой оказать помощь
в проведении экспедиции" (36).
В иностранном отделе
ОГПУ заинтересовались Рерихом и его
экспедицией только после посещения ими Москвы в июне-июле 1926 года. Одним
из первых документов, поступивших в разведотдел, стало завещание Николая
Константиновича, написанное им 8 мая 1926 года в китайском городе Урумчи перед
въездом на территорию СССР. Упомянутые в завещании Сталин и Всесоюзная
Коммунистическая партия дали соответствующую пищу О.Шишкину и другим
клеветникам, однако, чтобы сохранить наследие для России, обойти вниманием
Сталина в то время было просто невозможно.
Сам факт написания
завещания перед посещением СССР свидетельствует, что Рерих прекрасно осознавал,
какой опасности подвергает себя и членов своей семьи. Одно это уже опровергает
все слухи о его сотрудничестве с ОГПУ. Николай Константинович поручил консулу
СССР в Урумчи А.Быстрову (третьему распорядителю) направить завещание,
заключавшееся в единственной просьбе — "чтобы предметам искусства было
дано должное место, соответствующее высоким задачам коммунизма" (37), —
на хранение в НКИД, где оно находилось до тех пор, пока не потребовалось ОГПУ.
Об этом свидетельствует сопроводительное письмо к завещанию из отдела Среднего
Востока Народного Комиссариата по иностранным делам: "7 сентября 1926 года
№15603/с. С[овершенно] секретно. Зам[естителю] Пред[седателя] ОГПУ — тов.
Трилиссеру. При сем пересылается духовное завещание художника Н.Рериха,
пересланное в НКИД Генконсулом СССР в Урумчи т.Быстровым. Завещание было
передано Н.Рерихом т. Быстрову 8-го мая т.г. накануне отъезда Рериха из Урумчи.
Заведующий Отделом Среднего Востока Цукерман" (38).
Текст письма
позволяет предположить, что Трилиссер узнал о завещании Николая Рериха только
через два месяца после отъезда Рерихов из Москвы. Интересная деталь — О.Шишкин
в своей книге тоже говорит о 7 сентября: "Седьмого сентября 1926 года
Быстров переслал их (две копии завещания Н.К.Рериха) заместителю председателя
ОГПУ, начальнику Иностранного отдела (ИНО) Трилиссеру" (39). Возможно ли,
что одинаковые даты отправки письма — случайное совпадение? Еще одним
подтверждением позднего интереса к Рериху со стороны внешней разведки СССР
служит перевод статьи Николая Константиновича "Насильники
искусства", изданной в Лондоне 12 сентября 1919 года, который потребовался
Трилиссеру только спустя семь лет (перевод сделан 23 ноября 1926 г.) (40).
10 сентября 1926
года члены экспедиции пересекли границу СССР в районе г. Троицкосавска и
въехали на территорию Монголии. В конце 1926 года туда же приезжает и Блюмкин в
качестве главного инструктора внутренней охраны (ГВО). Так впервые в конце 1926
года (у Шишкина — в сентябре 1925 года) в Монголии (у Шишкина — в Гималаях) на
пути Рериха появляется тень сотрудника разведки ОГПУ Якова Блюмкина. Какую же
цель поставило руководство внешней разведки перед своим агентом? Вот что
говорил об этом сам Блюмкин на одном из допросов незадолго до расстрела:
"У меня были резидентские задания на ряд соприлегающих стран — Тибет,
Внутреннюю Монголию, некоторые пункты Китая" (41).
Здесь требуются
некоторые пояснения, поскольку это заявление Блюмкина может ввести читателей в
заблуждение. Дело в том, что у России
никогда не было своей разведывательной агентуры в Тибете. Об этом
свидетельствуют архивные документы как Генерального Штаба Русской армии, так и
Разведывательного Управления Красной Армии. В 20-е годы прошлого века Тибет
представлял собой изолированное от мира государство, в котором отсутствовали
малейшие условия цивилизации. Даже Англия не могла себе позволить держать там
своих агентов: не те условия, да и интересы не те... Конечно, Россия, а в
последующем СССР интересовались Тибетом. Но эти интересы были весьма далеки от
сферы интересов профессиональной разведки. Поэтому Шишкин, пересмотрев
огромное количество архивных дел, был обречен на фальсификацию обычных
армейских разведсводок и военно-политических бюллетеней, которые он выдает за
донесения действующих в Тибете агентов. Так на стр. 75 его книги читаем:
"Один их бурятских инструкторов находился в Лхасе в 20-е годы и
упоминался в данных агентуры как преподаватель русского языка в тибетской
военной школе". (РГВА. Ф. 25
895, Оп. 1, Д. 842, Л. 227-228) (42).
Архивный документ,
на который ссылается О.Шишкин, представляет собой полторы страницы
машинописного текста, составленного 2 февраля 1927 года одним из сотрудников
разведывательного отдела Монгольской народной армии. В нем действительно есть
информация о буряте, который преподавал русский язык в военном училище в Лхасе,
но главное другое — Шишкин скрыл, от кого получены эти сведения, и выдал их за
"данные агентуры". Начало документа под названием «Последние
известия из Тибета» многое проясняет: "Прибывшие в конце января сего года
с последним караваном из Тибета тибетские торговцы сообщают некоторые
подробности о положении в Тибете" (43). Так у О.Шишкина тибетские торговцы
стали агентами. А обычная ежемесячная разведсводка, которая составлялась
военнослужащими разведывательного отдела МНА на основании опроса местных
жителей и тибетцев, прибывавших с караванами, —"данными агентуры".
Интересная деталь — копия "Последних известий из Тибета» находится также
среди переданных из СВР документов, что, в свою очередь, является
дополнительным подтверждением, что и в Иностранном отделе ОГПУ в Тибете находились
такие же "агенты" — торговцы, которые прибывали с караванами из
Тибета, а не профессионалы вроде Я.Блюмкина.
Информация китайской
прессы, послужившая материалом для армейской разведсводки, с легкой руки
фальсификатора превращается в агентурную информацию советской военной разведки.
"Стратеги ОГПУ, — пишет О.Шишкин, — разрабатывая "побег
таши-ламы", ставили перед исполнителями задачу так повести интригу, чтобы
конфликт между Далай-ламой и его "соперником" достиг высшего градуса
и чтобы возможное в будущем водворение настоятеля Ташилунпо в свою обитель могло
произойти лишь силовым путем. Вот как советская военная разведка оценивала
сложившуюся ситуацию: "Фактически возвращение Панчен-ламы в Тибет, откуда
он только несколько лет тому назад был изгнан агентами Далай-ламы, возможно,
однако, лишь в результате военного похода". ( РГВА. Ф. 33 879, Оп. 1, Д.
511, Л. 93)" (44). Документ, из которого Шишкин выдернул одно предложение,
называется "Военно-политический бюллетень по Японии и Китаю №2 по
состоянию на 20 января 1934 года" (45) и находится в деле "Управление
Противовоздушной Обороны Дальневосточного Фронта». Вопросам Тибета в документе
отведено четверть страницы. Текст, который следует вслед за предложением,
приведенным О.Шишкиным в своей книге, однозначно свидетельствует, что этот
материал взят из китайских газет:
"Именно поэтому
вся кит[айская] пресса считает, что "Тибет находится сейчас накануне
серьезных событий" и указывает на концентрацию в Лхасе тибетских
войск" (46).
Однако вернемся к
шишкинскому любимцу — Блюмкину. Материалы, полученные из СВР, подтверждают, что
осуществление планов ОГПУ в Монголии было возложено именно на него, поскольку
на некоторых документах имеется следующая надпись: "Копия. Оригинал у Я.Г.Б." (47). Оставить у себя оригинал
разведдонесения может только руководитель "резидентского задания", к
тому же никого, кроме Якова Григорьевича Блюмкина, с такими инициалами в ОГПУ
не было. Следовательно, Блюмкин, имея резидентское задание на Тибет, собирал
информацию и о Тибете, и об экспедиции Николая Константиновича, направляя ее
своему руководству в Москву. Этим и объясняется наличие материалов о Рерихах в
архиве СВР (ИНО ОГПУ), взятых, как было уже упомянуто выше, из личного дела
агента ОГПУ. Следовательно, "неизвестное дело" агента под именем
Буддист, из которого были изъяты и переданы МЦР материалы о Н.К.Рерихе, вполне
обоснованно может быть отнесено к Блюмкину.
Для осуществления
"резидентских заданий" у Блюмкина была единственная возможность —
попытаться заслать своих людей под видом обслуживающего персонала экспедиции.
Насколько это было реально? О том, как осуществлялся набор в экспедицию в
Монголии, достаточно подробно говорится в книге Юрия Рериха: "Кто-то
распустил в городе и его окрестностях слух, что американской экспедиции требуется
900 человек. Они шли валом — безработные рабочие, сибирские казаки, бывшие
монгольские солдаты и китайские кули. Все они уверяли нас, что им нечего
терять, нечего оставлять, что жизни большинства из них полностью разбиты, и что
они желают принять участие в научном приключении. Мы отослали назад большую
часть наших посетителей и наняли лишь шестнадцать стойких монголов, чье прошлое и настоящее мы смогли установить
у местных жителей" (48). (Курсив мой. — Л.С.) Итак, этот вариант отпадает.
Не исключено, что раздосадованный Блюмкин приложил свою руку к многочисленным
препятствиям, чинимым на пути экспедиции перед отъездом из Монголии, а записи
монгольского периода в дневниках путешественников свидетельствуют о том, что
таких препятствий было немало: трудности с автомобилями, документами и т.д. В
дневнике самого Николая Константиновича упомянуто о покушении на жизнь сына:
"Выстрел. Пуля пробила окно. Хорошо, что Юрий как раз в эту минуту
отошел от окна. Кто стрелял? Намеренно? Или озорство?" (49). Вряд ли
монголы, хорошо знающие цену оружию, стали бы озорничать подобным образом.
Выстрел явно был преднамерен. Стрелявший или тот, кто его послал, хорошо
понимал, кому предназначалась пуля.
Как бы то ни было
экспедиция Николая Константиновича благополучно покинула пределы Монголии.
Первое сражение в битве, начатой ОГПУ против Рериха, закончилось поражением
спецслужбы.
Странное дело —
"разбитые мечты" ОГПУ почти семьдесят лет спустя, с поправкой на
время, место действия и условия выполнения, воплотились на страницах книги
О.Шишкина, который, сам того не подозревая, подтвердил справедливость древнего
изречения — "идеи не умирают". Их жизнь зависит от тех сознаний,
которые способны их воспринять и воплотить в жизнь.
Более чем странно
выглядит и осведомленность О.Шишкина о встрече Блюмкина с Андреем Евгеньевичем
Снесаревым — офицером Генерального Штаба, одним из лучших специалистов по
Северной Индии в Русской армии. Скрывая настоящий источник этих сведений,
Шишкин ссылается на дочь Снесарева — "информация Евгении Александровны (
так у Шишкина. — А.С.)
Снесаревой" (50), которая якобы присутствовала при разговоре,
происходившем в кабинете ее отца (?!). Воистину, нет предела совершенству, в
том числе и во лжи. Дело в том, что Шишкин никогда НЕ БЕСЕДОВАЛ с Евгенией
Андреевной Снесаревой о ее отце. "Нет, я его не знаю. Не припомню, чтобы я
с ним беседовала, — рассказывает Евгения Андреевна. — Разговора с этим
человеком (указывает на фотографию Шишкина) о моем папе точно не было, я бы это
запомнила. <...> По поводу того, что я присутствовала при разговоре папы
с Блюмкиным, этого просто быть не могло. <...>. Чтобы я присутствовала
при беседах папы с кем-либо в его кабинете, то об этом и речи не могло быть. У
нас это не принято, да и папа никогда бы этого не позволил" (51). Однако
встреча Блюмкина с Андреем Евгеньевичем Снесаревым действительно состоялась,
но не осенью 1925 года, как утверждает Шишкин, а спустя год, перед отъездом
Блюмкина в Монголию. Но если Шишкин не беседовал с Евгенией Снесаревой, откуда
же он мог узнать о встрече Блюмкина с ее отцом? Вряд ли Снесарев, прекрасно
понимавший, что за гость его посетил, стал доверять бумаге этот эпизод своей
жизни. К тому же вскоре после расстрела Блюмкина профессор был арестован и
отправлен в лагерь. Значит, следы этой встречи могли сохраниться только в виде
отчета Блюмкина в деле "Буддиста". Вероятно, именно он допустил
ошибку в имени Снесарева, назвав его вместо Андрея Александром. Следовательно,
О.Шишкин каким-то образом знал об этом отчете. Но каким?! Предоставим слово
самому автору "Битвы...".
"Само написание
этой книги было своеобразным детективом, — рассказывает О.Шишкин на
презентации своей книги в октябре 1999 г., — потому что первоначально я
предполагал, что моя книга не будет посвящена мистике, ни какой-либо другой
истории. И, работая в газете "Сегодня", я послал запрос в Службу
внешней разведки по поводу действия на Востоке Якова Григорьевича Блюмкина. <...> Через некоторое время мне позвонили из Службы внешней
разведки. Позвонил такой Борис Николаевич Лабусов, который сейчас возглавляет
пресс-бюро Службы внешней разведки. Лабусов мне сказал: "Вы знаете, у нас
такая ситуация, что документы, которые вас интересуют, в частности по
Блюмкину... мы передали в МЦР". Я был этому удивлен, и он мне сказал туда
позвонить, наверное, они вам их дадут для ознакомления» (52) (речь Шишкина
сохранена). Довольно странное заявление. Но еще более странно, если верить
О.Шишкину, выглядят действия Б.Лабусова. Ему ли не знать о содержании
материалов, переданных в МЦР, где нет и не могло быть документов о Блюмкине. В
данной ситуации Шишкин прав: не он искал, а его нашли.
Автору статьи
удалось встретиться с Б.Лабусовым, сменившим Ю.Кобаладзе на посту руководителя
пресс-бюро СВР. В отличие от своего предшественника Лабусов не проявил ни малейшего
желания опровергнуть измышления Шишкина, сославшись на все тот же Закон о
Службе внешней разведки, который в 1993 году, когда материалы о Рерихе и его
экспедиции были переданы из архива внешней разведки в МЦР, обязывал их рассекретить и сделать общедоступными, а в 2000 году уже не позволил Б.Лабусову фактически
подтвердить правильность действий своих коллег в 1993 г. Тогда позиция
руководства пресс-бюро СВР была понятна и заслуживала уважения. Почему сегодня
она изменилась?
Понять, что же здесь
происходит, возможно, поможет фильм, снятый "при содействии пресс-бюро
Службы внешней разведки РФ", а, значит, непосредственно самого Б.Лабусова,
и уже дважды демонстрировавшийся на московском телеканале М1 (10 апреля и 14
апреля 2001 года) в документальном сериале "Дело государственной
важности". Интересующий нас фрагмент находится в цикле "Тайная
война", где доктор исторических наук Борис Старков выдает зрителям
очередной компромат на Рериха. "Советская разведка, — говорит он, — российская
разведка всегда принимала участие в специальных операциях. Одна из таких
долгосрочных операций началась еще в XIX в., когда первые русские разведчики
побывали в Тибете... Работая в архиве, я наткнулся на документ первой советской
экспедиции в Тибет. В 1922 году формируется и отправляется первая советская
экспедиция в Тибет <...> разведэкспедиция, это естественно... Она, эта
экспедиция, в подарок Далай-Ламе везла полевую радиостанцию РККА. <...> В
1922 году для связи с Советским Правительством... Вот пришли, а не оказалось
радиста. И вот я нахожу документы, переписку <...> о том, чтобы "во
вторую экспедицию обязательно включить радиста". Далее в кадре вставки из
картин Николая Рериха, и после Б.Старков продолжает: "Так вторая
экспедиция состоялась под патронажем Рериха, между прочим, Рериха! Она дошла, и
в общем-то установила устойчивую связь. Есть документ: "Устойчивая связь
с Далай-ламой установлена". Ну, как обычно, груз оружия: винтовки и
револьверы в Тибет засылались, ну и плюс вот
такие вещи еще" (53).
"История",
довольно туманно рассказанная Б.Старковым на фоне четких и аргументированных
выступлений ветеранов разведки, началась еще в 1996 году, когда в начальном
номере журнала "Ариаварта" (гл.редактор В.Росов) появилась статья
А.И.Андреева "Почему русского путешественника не пустили в Лхасу. Новые
материалы о Монголо-Тибетской экспедиции П.К.Козлова" (54).
"...Осенью 1921 г. НКИД совместно с Дальневосточным Секретариатом
Коминтерна отправляет в Лхасу через Ургу "секретно-рекогносцировочную экспедицию"
для установления первоначальных контактов с Далай Ламой, — пишет Андреев. —
Экспедицию эту возглавил калмык — большевик... В.А.Хомутников. Большевистские
эмиссары, замаскированные под монгольских буддистов-паломников, еще не успели
достигнуть Лхасы, когда в феврале 1922 г. Политбюро отпускает 20 тысяч золотых
рублей на вторую Тибетскую экспедицию НКИД, с которой советское правительство
связывает особенно большие надежды... С этой экспедицией предполагалось
отправить обученных Наркоминделом специалистов для работы на радиотелеграфе,
подаренном Хомутниковым Далай Ламе для установления прямой радиотелеграфной
связи между Лхасой и Москвой..." (55).
Первая Тибетская
экспедиция, о которой говорит Б.Старков и пишет А.Андреев, действительно имела
место. Это — единственное, что соответствует действительности у обоих рассказчиков.
Со второй экспедицией — сложнее. Б.Старков уверяет телезрителей, что это была
экспедиция Николая Рериха, А.Андреев же, говоря о второй Тибетской экспедиции,
имеет в виду экспедицию П.Козлова. И это действительно так. Но далее он также
дезинформирует читателей, утверждая, что в феврале 1922 года Политбюро
выделяет на эту экспедицию 20 тысяч золотом. В Российском государственном
архиве социально-политической истории (РГАСПИ) хранится (Ф.17) полное собрание
решений Политбюро, открытое для исследователей, в которое А.Андреев,
по-видимому, не заглядывал. В этом фонде имеется выписка из Протокола №93-а
заседания Политбюро ЦК РКПб от 8 февраля 1922 г., в которой под № 17 был рассмотрен
интересующий нас вопрос:
"Слушали: Об отпуске 20 тыс. золотом
на вторую экспедицию [в] Лхасу (предложение т.Чичерина). Постановили: Выдать 20 тысяч серебром, а не золотом. Секретарь ЦК
Молотов" (56).
Но вернемся к
"откровениям" Б.Старкова, утверждающего, что в архивах он наткнулся
на документ первой советской экспедиции в Тибет, которая в 1922 году везла в
подарок Далай-Ламе полевую радиостанцию РККА для связи с Советским
Правительством. В Национальном архиве Республики Калмыкия хранится "Доклад
о поездке в Тибет" полкового командира Василия Алексеевича Хомутникова,
отправленный в Народный Комиссариат по иностранным делам 28 октября 1922 года.
"25 августа прошлого 1921 года, — пишет В.Хомутников, — представителем
РСФСР по Сибири и Монголии тов. Шумяцким я был назначен Начальником конвоя и
политкомом отправлявшейся в Тибете (разведочной) экспедиции во главе с ламой
гр. Ямпиловым, в состав которой, кроме нас двоих, входили еще шесть человек
бурят и калмыков" (57). На 80-й день пути "начальник экспедиции лама
Ямпилов, — читаем далее, — не вынес дорожных трудностей, заболел и умер, и я
взял на себя выполнение задачи" (58). Таким образом, доклад В.Хомутникова
является ничем иным, как отчетом об экспедиции. "На другой же день по
приезду, 10-го апреля, я был принят Далай-Ламой в его дворце Потале...
Произнеся приветствия, я поднес Далай-Ламе от имени РСФСР подарки, состоявшие
из 100 аршин парчи, 4 золотых часов, серебряного сервиза, радио-телеграфного
аппарата-приемника, и вручил письмо Наркоминдела за подписью тов.
Карахана" (59). Итак, Б.Старков утверждает, что Далай-Ламе была подарена
"полевая радиостанция РККА", — в отчете же В.Хомутникова говорится,
что среди прочих подарков находился "радиотелеграфный
аппарат-приемник". Напомним, что разница между телеграфным аппаратом и
полевой радиостанцией огромна. Первый — осуществляет связь при помощи проводной
линии, второму для осуществления связи с абонентом эта линия не нужна. Даже
сегодня далеко не каждая армейская полевая радиостанция может осуществить
устойчивую связь из Лхасы с Москвой. Это возможно только в том случае, если радиостанция
будет оборудована спутниковым устройством связи или состоять из целого
комплекса мощных передающих устройств, перевозимых на нескольких автомобилях.
Что же тогда говорить о 1922 годе?..
Выход из этого
лабиринта очень прост: ни А. Андреев, ни Б. Старков не упоминают о том, что у
Лхасы была телеграфная связь с Индией — в то время и в тех условиях
единственная связь с внешним миром. О том, что телеграфную связь проводили
англичане, упоминает и В. Хомутников в своем докладе: "В 1920 году, 18
ноября, в Лхасу приехала английская миссия из 3-х человек: полковника Белла,
доктора Дельдина и переводчика сиккимца Дамбы. Белл заявлял Далай-Ламе, что
англичане хотят помочь просвещению Тибета и просил допустить в Лхасу для
установления более тесной связи официального представителя Англии. Он вел
переговоры о проведении автомобильной дороги от Индийской границы до Лхасы и
телеграфа от Гианцзе (докуда он был доведен еще в 1904 году) до Лхасы... Ему
удалось добиться согласия на окончание телеграфной линии" (60). Именно на
нее и рассчитывал Николай Рерих, когда отправлял сообщение в Лхасу о терпящей
бедствие экспедиции. Обслуживали эту связь сами англичане. Возможно, Далай-Лама
надеялся, что со временем право распоряжаться телеграфом перейдет к нему, и
поэтому счел нужным обзавестись аппаратом. Но получить его можно было только у
Советского Союза, ибо все пути связи с внешним миром были перекрыты: с юга
англичанами, с востока — китайцами. Оставался только более-менее свободный
караванный путь для паломников из Монголии.
Из дневников главных
участников экспедиции — самого Николая Константиновича, Ю.Рериха, К.Рябинина,
Н.Кордашевского и П.Портнягина — хорошо известно, что тибетские власти не
пустили экспедицию в Лхасу. Поэтому говорить о радисте, которого Рерих
"передал" Далай-Ламе, чтобы установить устойчивую связь Лхасы с
Москвой, в то время как Далай-Лама остановил экспедицию перед населенным
пунктом Нагчу и вынудил ее зимовать в течение 4-х месяцев на высокогорном плато
в лютый мороз, с летними палатками, без продовольствия, фактически обрекая ее
на гибель, — просто кощунственно.
Удивительно, что
доктор исторических наук Б.Старков, на протяжении многих лет обращаясь к этой теме,
свидетельствует о противоположном. И уже совсем не понятно, как Б.Старков
озвучил фальшивку о том, что экспедиция Рериха была "второй советской
экспедицией"? Она не была таковой и потому, что не финансировалась
Советским правительством.
Имеется немало
доказательств того, что Центрально-Азиатская экспедиция Николая Рериха
финансировалась из США за счет основанных им в начале 1920-х годов
культурно-просветительных учреждений. Среди документов, переданных в МЦР из
архива Службы внешней разведки России в октябре 1993 года, есть телеграммы о
денежных переводах для экспедиции Николая Рериха в Монголию, поступавших из Тгаdesman's Nаtiопаl Ваnк Рhi1аdе1рhiа через Москву.
Поскольку Монголия полностью находилась под контролем Советского Союза, американская
сторона считала этот путь прохождения счетов более надежным.
Вот одна из
телеграмм: "Из Нью-Йорка №8/12. 26/Х. Полпред[ство] СССР для Рерих[а]. Как
видно из Вашей телеграммы, вы получили две тысячи мексиканских долларов по первому
платежу, тогда как мы перевели две тысячи американских долларов тчк Просим
получить разницу там в банке тчк Мы послали также второй платеж пятьсот и
третий платеж две тысячи тчк Всего вместе послано четыре тысячи пятьсот
американских долларов тчк..." (61). Среди полученных документов имеется и
ответ из столицы — телеграмма в Монгол-банк от 31 октября 1926 г., которая
подтверждает содержание вышеприведенной: "Платите себе счет Н.Рерих две
тысячи эффективных амдолларов поручено Тредсменс национал Банк Филадельфия
шифруем Н.Рерих. Инправбанк" (62).
Агенты ОГПУ в
Монголии прилежно собирали выписки из переводов, поступавших на имя Рериха.
Приведем еще два документа из архива ОГПУ. Один составлен 29 ноября 1926 года,
а другой 15 декабря 1926 года. Оба отражают переводы профессору Рериху на
общую сумму 7500 американских долларов (12 октября — 2000 $, 20 октября — 500
$, 28 октября — 2000 $, 29 ноября — 3000 $) и представляют доказательства тому,
что деньги на имя Рериха в Монголию
поступали "из Москвы, выплачено в
местной валюте за счет Тгаdesman's National Ваnк Рhi1аdе1phiа" (63). Следовательно, в финансовом
обеспечении экспедиции Николая Рериха Москве отводилась роль транзитного пересылочного пункта, и исключительно на
момент пребывания экспедиции в Монголии
(октябрь 1926 — апрель 1927 года).
Что же касается
оружия для тибетцев, которое, с подачи Старкова, везла экспедиция под
"патронажем Рериха", то с этой задачей прекрасно справлялись
тибетские торговцы, чьи караваны регулярно ходили в Монголию. Малочисленная
группа Хомутникова присоединилась в пути именно к одному из таких караванов. И о том, что он вез оружие,
Хомутников узнал только в Тибете: "После 50-дневного перехода через Сартын
мы добрались наконец до Тибетского города Накчи, в верстах 250 или 300 от
Лхасы. В Накчи встретила нас Тибетская военная застава и чиновники, начавшие
тщательный осмотр каравана. Тут оказалось, что главным грузом наших спутников
лам и торговцев было оружие, скупленное ими в Монголии в период ликвидации
унгерновских банд" (64).
Конечно, охрана экспедиции
Николая Рериха была вооружена: путь из Монголии в Тибет проходил по неспокойным
областям, и на протяжении всего маршрута вооруженные банды наводили страх на
караваны. Кроме того, на подступах к Тибету к экспедиции Рериха присоединился
караван с оружием и патронами, принадлежащий тибетцу Чимпе, который занимался
поставкой оружия в Лхасу.
Первое упоминание о
встрече с Чимпой сделал в своем дневнике П.Портнягин: "15 июля (1927 года.
— Л.С.). Перенесли нашу стоянку несколько вниз по реке, ближе к кочевьям.
Против нас на высоком берегу монастырское строение. Интересная встреча: нирва
далай-ламского представительства в Урге, Чимпа, выехавший из Урги осенью
прошлого года и которого мы считали уже прибывшим в Лхасу, оказался здесь. В
дороге, во время перехода через Улан-Дабан, он повредил себе ногу и принужден
был остаться в Махае. <...> Посетил Чимпу. <...> Очень болен.
<...> Думает присоединиться к нашему каравану" (65). Эту новость П.Портнягин
рассказал в лагере: «28/VII. В 6 ч. утра возвращается П.К. (Портнягин. — Л.С.)
из Макэ, — пишет К.Рябинин. — <...> Он встретил там тибетца Чимпу, знакомого
по Урге, где он был при тибетском доньере, и отправился в ноябре прошлого года
с караваном, везшим в Тибет оружие. В пути тяжело заболел и вот уже шесть
месяцев живет, все еще болея, в Макэ» (66). Следующую запись о Чимпе К.Рябинин
делает 26/VIII: "Ожидаем приезд тибетца Чимпы, старшего
приказчика Далай-Ламы, который находится в Махае и должен присоединиться к
нам в Иче с четырьмя людьми и грузом винтовок" (67).
"Тибетский
нирва прибыл 29 августа. <...> — Пишет в своем дневнике Юрий Николаевич
Рерих. — Он был очень слаб и едва передвигался, но настаивал, чтобы разрешили
ему присоединиться к нашему каравану. <...> Он рассказал нам, что заболел
на пути в Ших-пао-чьенг и был оставлен своим караваном. Кое-как он постарался
восстановить силы и, услыхав о том, что наш караван направляется в Тибет,
попросил разрешения присоединиться к нему" (68).
Николай
Константинович не мог отказать в помощи человеку, попавшему в беду, и разрешил
Чимпе вместе с его грузом присоединиться к каравану. "Этот караван, —
пишет Н.Кордашевский, — остаток большого, ушедшего раньше. Один ящик с 29-ю
американской работы пехотными ружьями и два с патронами, по тысяче на каждую
винтовку. Так как верблюдов не было, Н.К.Р[ерих] распорядился послать пять из
запасных нашего каравана» (69). Вот так и появился в караване Рериха груз с
винтовками для Тибета, к которому руководитель экспедиции не имел никакого
отношения.
О том, что груз
оружия, который вез Чимпа, не принадлежал экспедиции Николая Рериха,
подтверждают и архивные документы разведывательного отдела ОГПУ В одном из
донесений в ИНО ОГПУ из Монголии, оригинал которого Я.Блюмкин оставил у себя,
по этому поводу говорится следующее: "23-го ноября 1926 года из
Улан-Батора вышел в Тибет первый Тибетский
Правительственный караван с грузом для Тибетского Правительства. Караван
состоит из 39 верблюдов при 19 сопровождающих, из коих четыре тибетца, Чинпа
(Чимпа. — Л.С.), Чангчубдава, Норсанг и Пуэнэ, служащие Тибетского Полпредства
в Урге, и 19 бурят-паломников. <...> Остальной груз состоит из оружия в
количестве 100 винтовок пехотного образца при 10.000 боевых патронов. <...> Оружие было закуплено Тибетским Полпредом у Полпредства СССР в
Монголии на сумму 8.000 м/д. До выдачи Тибетскому Полпредству оно хранилось на
территории Консульского поселка в Урге, а накануне отхода каравана было
перевезено вечером на машине в Тибетское Полпредство, где было уложено во
вьюки. При перевозке присутствовали Тибетский Полпред и Ю.Н.Рерих. Машину до
Тибетского Полпредства сопровождал
курьер Полпредства СССР" (70).
Таким образом, ложь на
Рериха и его экспедицию, озвученная
Б.Старковым, является ничем иным, как продолжением клеветнической
кампании, начатой О.Шишкиным.
* *
*
Итак, кто же стоит
за шишкиными, сенкевичами, старковыми, минутками и др.? Кто открывает им двери
в издательства и на телевидение? Ведь не историческая достоверность и художественные
достоинства книг Шишкина и Минутко явились причиной их выхода в свет. Ответы,
по-видимому, нужно искать там, где находятся ответы на другие, не менее важные
вопросы:
-
Почему в светском многонациональном государстве, нарушая основы существующего
законодательства, идеологические инквизиторы от Православной Церкви,
манипулируя чувствами верующих, фактически объявили "крестовый
поход" против наших великих соотечественников и их культурного и духовного
наследия?
-
Почему именно сейчас, когда культивируются вседозволенность, растление и
потребительское отношение к жизни и к ближнему своему, в СМИ, опять же при
молчаливой поддержке сильных мира сего, происходит сознательное очернительство
светочей русской культуры?
Еще в
30-е годы прошлого века, когда предшественники шишкиных и кураевых — харбинские
фашисты и церковники — распространяли свои гнусные домыслы о Н.К.Рерихе, Елена
Ивановна Рерих с грустью и горечью обращалась к своим соотечественникам:
"Так обретем наше мужество, национальное достоинство и любовь к Родине и
отвергнем гнуснейший и невежественнейший обычай, внедренный в нас врагами
Родины нашей, — обычай умалять, отвергать и очернять и всячески поносить свое родное. Научимся ценить своих
великих людей, выражающих национальный гений. Поймем, что не массы слагают
великую историю и славу страны и нации, но ее великие люди. Ибо великие
возможности приходят с великими людьми. Н.К., столько положивший на утверждение
понимания русской мысли, русской культуры и за пределами своей страны, вправе
ждать от своих сородичей солидарности и поддержки против невежественных
растлителей сознания" (71). Какие же возможности ожидают нас,
сегодняшних, которые молчаливо позволяют, чтобы святыни были вновь оклеветаны
невежеством?
Ссылки.
© Защитим имя и наследие Рерихов. Том I. Документы.
Публикации в прессе. Очерки. М: Международный Центр Рерихов, 2001.