Марк Дейч

 

С приветом от Эйхмана

 

В юности Андрей Кураев был атеистом. Причем воинствующим: в старших классах школы выпускал газету “Атеист”. Поступив на философский факультет МГУ, закрепился на кафедре научного атеизма. А потом вдруг — именно вдруг — стал активно верующим и непримиримо православным.

 Бывает. Ведь не меняются только мертвые и дураки. А г-н Кураев отнюдь не дурак.

 Потом он учился в Московской духовной семинарии и в Бухарестском богословском институте. Там же, в Румынии, был рукоположен “во диаконы”. Вернувшись в Россию, возник в должности референта Патриарха Московского и всея Руси Алексия. Из референтов был изгнан — говорят, будто бы за изготовленное им, дьяконом Кураевым, обращение от имени Патриарха по поводу событий 19—21 августа 1991 года.

 Говорят также, что, обратившись в православие, г-н Кураев стал секретным сотрудником Комитета госбезопасности. И вроде бы сам дьякон это сотрудничество не отрицал, утверждая, однако, что ни на кого не “стучал”. Нельзя не верить столь известному духовному лицу. Но тогда не совсем ясно, что же г-н Кураев писал в своих отчетах “кураторам” из КГБ...

 Ныне дьякон Кураев — профессор и заведующий кафедрой Свято-Тихоновского православного богословского института, старший научный сотрудник кафедры философии религии и религиоведения философского факультета МГУ, а также член экспертно-консультационного совета по проблемам свободы совести при думском Комитете по делам общественных организаций и религиозных объединений.

 Но прославился он отнюдь не на этом поприще.

    

 С г-ном Кураевым мы встретились вскоре после его участия в программе Владимира Соловьева “К барьеру!”. В этой программе дьякон оказался как бы противником нашего печально знаменитого неандертальца, генерала Макашова. Слова “как бы” не случайны: прежде всего г-н Кураев поблагодарил генерала “за защиту русского народа” (надо полагать, “за защиту” от жидов) — зоологический антисемитизм Макашова не вызвал ни порицания, ни хотя бы сожаления со стороны православного священнослужителя. Андрей Вячеславович лишь немного попенял ему, что тот — цитирую г-на Кураева — “ввязался в бой без рекогносцировки” (имеется в виду письмо 19 депутатов Думы, в том числе и Макашова, в Генпрокуратуру с требованием запретить в России все еврейские организации). Под рекогносцировкой в данном случае следует, вероятно, понимать некий минимальный уровень культуры и знаний, однако предполагать наличие его у генерала Макашова было бы изначальным заблуждением.

 — Г-н Кураев, вот цитата из статьи о вашем выступлении на сборе армейских священников (выступление состоялось в годовщину освобождения Освенцима):

 “Сославшись на сборник “Сионизм — правда и вымыслы”, выпущенный издательством “Прогресс” в 1978 году, дьякон Кураев рассказал, что перед Второй мировой войной фашистская верхушка договорилась с мировыми сионистскими организациями устроить для спасения евреев гетто. По всей Европе должна была бушевать война, а евреи в гетто должны были жить спокойно, не замечая ее. Такой, по словам Андрея Кураева, был договор. За это мировые сионистские организации должны были, дескать, препятствовать вступлению Америки в войну. Однако Америка в войну вступила, и в отместку фашисты стали убивать евреев в гетто, утверждал Кураев. Евреям в гетто фашисты дали самоуправление, и сами евреи решали, кого посылать в лагеря смерти по фашистской разнарядке. По словам Андрея Кураева, евреи выбирали в гетто и посылали в лагеря смерти выкрестов, то есть христиан. Таким образом, в Освенциме погибли не евреи, а христиане, которых евреи посылали на смерть”.

 Пожалуйста, ваш комментарий.

 — В этой цитате акценты переданы предвзято. Речь идет вот о чем.

 В чешском городке Терезин, в 25 километрах от Праги, гитлеровцы устроили еврейское гетто. Оно было образцово-показательным — витриной как бы гуманного решения нацистами еврейского вопроса. Сюда везли, в частности, еврейскую аристократию со всей Европы. Нацисты ведь не делали различий между крещеными евреями (христианами) и некрещеными. А среди еврейской аристократии было немало баронов и графов, которые тоже оказались здесь, в Терезине. Кроме того, здесь были многие руководители европейских сионистских организаций (эти организации готовили еврейскую молодежь к возможному осуществлению еврейской мечты — воссозданию независимого еврейского государства).

 В 1967 году в Терезине во время ремонта дома была найдена дамская сумочка с тремя тетрадками. Они содержали дневники Эгона Редлиха. До войны он был руководителем молодежного сионистского кружка. Потом попал в терезинское гетто, а в 1944-м погиб в Освенциме. В гетто Редлих вошел в состав еврейского самоуправления.

 В своем дневнике он пишет о том, что самоуправление регулярно получало от немцев приказы: на следующей неделе отправить в Освенцим этап — скажем, 500 человек. Столько-то мужчин, столько-то женщин, возраст такой-то. А кого именно — решало уже самоуправление. Те, кого должны были отправить (списки вывешивались заранее), имели право на апелляцию. Эгон Редлих был членом такой апелляционной комиссии. Он пишет, что в гетто его и других членов комиссии ненавидели, считая пособниками нацистов. Потому что они определяли, кого именно отправить в Освенцим в первую очередь, а кого — оставить. В дневниках у него мелькает: в первую очередь старались отправить не сионистов, а евреев, принявших христианство.

 — Крещеные евреи для нацистов были такими же евреями, как и сионисты, — это ведь ваши слова...

 — Но для нас это означает, что это были наши единоверцы. Мученики. Потому что мученик — это христианин, который мог бы удержаться в жизни, если бы не его вера. Все мы смертны. Но, если человек переступил границу жизни раньше из-за того, что он христианин, для нас это мученик.

 — В той статье, которую я цитировал, говорится — с ваших слов — о некоем договоре между сионистами и нацистами о том, что евреи в гетто должны были жить спокойно, не замечая войны. Вы это говорили?

 — Думаю, что нет.

 

Отступление первое

 

Фрагменты из дневников Эгона Редлиха действительно были изданы в 1978 году в сборнике “Сионизм — правда и вымыслы”. Их сопровождал многословный (в несколько раз больший, чем сами фрагменты) и вполне определенный текст от составителей сборника, который вышел в период очередного пика государственного антисемитизма в СССР. Пользоваться подобным “источником” — без привлечения других, альтернативных материалов — для историка, каковым считает себя дьякон Кураев, по меньшей мере несерьезно. Правда, в разговоре со мной дьякон ссылался на изданную в Иерусалиме книгу “Крепость над бездной. Терезинские дневники”. Однако, судя по всему, г-н Кураев ее не читал — ему вполне хватило фрагментов и сопровождающего их текста из сборника “Сионизм — правда и вымыслы”.

На мой вопрос о якобы имевшемся договоре между сионистами и нацистами дьякон Кураев ответил весьма уклончиво: он “думает”, что этого он не говорил. Однако мои коллеги, присутствовавшие на том самом “слете” армейских священников и слышавшие выступление дьякона Кураева, вряд ли такое выдумали. Между тем упоминание о подобном договоре не более чем мистификация, причем злонамеренная, что-то вроде “Протоколов сионских мудрецов”. Знаменитый американский исследователь Уолтер Лакер писал: “Заявления о сотрудничестве сионистов с нацистами — это абсолютный нонсенс. Ни один еврейский Молотов ни разу не сидел с нацистами за одним столом”. Тезис о том, что мировые сионистские организации во имя спасения европейских евреев будто бы должны были препятствовать вступлению США в войну, — еще один миф, подхваченный когда-то советскими пропагандистами, а теперь (по утверждению моих коллег) и дьяконом Кураевым. Во-первых, американские сионисты во время Второй мировой войны были чрезвычайно малочисленны, они не оказывали ни малейшего влияния на политику США. Во-вторых, вступлению Америки в войну изо всех сил противились “правые” и американская “черная сотня”. И не США по собственной инициативе вступили в войну (после чего, дескать, нацисты начали убивать евреев “в отместку” за невыполнение ими условий договора), но Гитлер в декабре 41-го объявил войну Америке.

Теперь — непосредственно о гетто в Терезине и дневниках Редлиха.

“Еврейскую аристократию — баронов и графов” (они, по словам г-на Кураева, хоть и были христианами, но для нацистов оставались евреями) якобы “со всей Европы” свозили в терезинское гетто. Тут дьякон дает волю фантазии. “Еврейской аристократии” не существовало. В некоторых странах лишь в единичных случаях евреи получали дворянские титулы — например, знаменитый премьер-министр и министр финансов Великобритании XIX века Дизраэли, он же лорд Биконсфилд. Но ни барон Гинзбург в Российской империи, ни барон Ротшильд во Франции никогда не переходили в христианство. И никого из членов этих титулованных семей не было ни в одном гетто — в том числе и терезинском.

Главный же тезис дьякона Кураева — сионисты из терезинского гетто вместо себя посылали в лагерь смерти крестившихся евреев, т.е. христиан. Тезис этот — откровенная и злонамеренная дезинформация.

В дневниках Эгона Редлиха нет ни единого упоминания о подобных случаях. Тем не менее, в интервью дьякон на них сослался, сказав:

“Вот запись Редлиха от 27 января 1942 года: прибыл Эйхман, узнал, что готовят списки христиан, которые покинут Терезин”.

А вот что написано в дневнике на самом деле:

“27 декабря 1942 г. Прибыл Эйхман, и мы ожидаем важных решений. Я слышал, что уже составляются списки христиан, которые покинут Терезин”.

(Адольф Карл Эйхман, один из главных преступников Третьего рейха. Именно он автор плана “Окончательное решение еврейского вопроса”, предусматривавшего истребление всех европейских евреев. В апреле 1945 года Эйхман сумел скрыться, спустя 15 лет был обнаружен “Моссадом” в Аргентине, похищен и перевезен в Израиль. В 1962 году казнен по приговору суда.)

Редлих был членом самоуправления — так называемого “юденрата” (нацисты организовали “юденраты” во всех гетто). Если бы списки христиан-евреев составлялись им и его товарищами, ему незачем было писать о том, что он “слышал” о таких списках. Более того: в дневнике есть запись, свидетельствующая об истинном отношении к христианам в гетто. Редлих пишет, как одна еврейка пожаловалась ему на неравноправное положение обитателей гетто: мол, евреи-христиане живут лучше прочих...

На самом деле в терезинском (и во всех других) гетто было две группы евреев. Одну — немногочисленную — составляли сионисты, мечтавшие о создании собственного независимого государства. Так называемые ассимилированные евреи — они не хотели никуда уезжать и считали страну, в которой жили, своей родиной — были в абсолютном большинстве. При этом почти все они оставались верными иудаизму. Крещеных евреев в терезинском гетто было от силы несколько десятков.

В гетто Эгон Редлих был не только и не столько членом “юденрата”. Главная его обязанность — воспитатель детского дома. В этом доме жили сироты, а также те, кого нацисты по прибытии в гетто отделяли от родителей: дети до 12 лет должны были жить отдельно.

Судьба Редлиха удивительно напоминает судьбу замечательного польского писателя, врача и педагога Януша Корчака (Генрика Гольдшмидта). В варшавском гетто Корчак был директором еврейской школы-интерната “Дом сирот”. Вместе со всеми своими воспитанниками он погиб в лагере Треблинка.

Эгон Редлих тоже погиб вместе со всеми своими воспитанниками — в Освенциме.

Из почти 85 тысяч чехословацких евреев войну пережили менее 3 тысяч. С теми, кто жив еще и сегодня, по моей просьбе встречался мой пражский коллега. Все они, не сговариваясь, сказали: версия, будто “юденраттерезинского гетто в первую очередь посылал в Освенцим крещеных евреев, — грязная ложь. Один из этих людей — член комитета бывших узников теризинского гетто Дагмар Либлова — через моего пражского коллегу попросила “передать православному священнослужителю г-ну Кураеву привет от Эйхмана”.

Передаю.

 

* * *

— Г-н Кураев, в вашей небольшой книжке “Как делают антисемитом” вы уделяете немало места Международному женскому дню. Вы полагаете, что этот праздник, возникший по инициативе еврейки Клары Цеткин, не случайно пришелся на 8 марта: дескать, в тот год, когда принималось решение о празднике, именно в этот день евреи праздновали свой праздник Пурим... На основании каких исторических изысканий вы пришли к такому выводу?

— Однозначного документа на эту тему нет, речь идет о некой реконструкции, возможно — моей догадке.

Я полагаю, что, когда речь идет о назначении даты будущего праздника, у его инициаторов могут вступать в действие их личные ассоциативные связи. Я предполагаю, что и у Клары Цеткин, и у верхушки Интернационала, которая в начале ХХ века была на редкость мононациональной, могли сработать такого рода национальные ассоциации. Потому что в традиции еврейского народа — именно образ женщины-революционерки, освободительницы, которая восстала против тирании и спасла свой народ. Это Эсфирь, чья память совершается в дни еврейского праздника Пурим.

Правда, меня уверяли в том, что Клара Цеткин — не еврейка. Меня могла ввести в заблуждение ее фамилия. Оказалось, что это фамилия ее мужа, о котором известно, что он был эмигрантом из России, одесским евреем. Но дело не в нем и не в Кларе Цеткин, а в том, что решение о праздновании 8 Марта принималось коллегиально — верхушкой II Интернационала.

— В вашей книжке трактовка образа Эсфири наполнена — не могу сказать ненавистью, но — явным недоброжелательством по отношению к этой женщине. Вам так не кажется?

— Я поясню. Для меня, как для любого христианина, Эсфирь — святой персонаж, персонаж священной истории. Мое возмущение направлено не к Эсфири и не к Библии. Ну приведите мне пример еще одного народа в современном мире, который ежегодно празднует память об удачно проведенном погроме.

— Вы полагаете, это был погром?

— Да.

 

Отступление второе

 

Во время интервью дьякон Кураев тщательно подбирал слова, изо всех сил стараясь быть, как теперь говорят, “политкорректным”. В книжке “Как делают антисемитом” г-н Кураев совсем другой.

“Клара Цеткин, — утверждает дьякон, — еврейка. У нее есть своя этническая традиция. Еще у них было этническое родство. Интернационал, как оказалось, был на редкость мононационален. Дело не в том, ходила ли Клара Цеткин в синагогу. Дело в том, что в ее памяти не могли не остаться детские воспоминания об этом празднике. Это то, что с детства входит в сознание иудея. Так безосновательно ли предположение, что в сознании еврейских лидеров Интернационала женское революционное движение ассоциировалось с именем Эсфири, а 8 марта избрано ими в силу привычки праздновать в эти дни семейный праздник Пурим?”

Не думаю, что г-на Кураева можно назвать невеждой. Значит — он лжет намеренно.

Клара Цеткин никогда не ходила в синагогу. Она не была еврейкой, в ее роду евреев тоже не было. Ее девичья фамилия — Эйснер. Отец, Готфрид Эйснер, был приходским учителем в деревне близ Лейпцига и играл на органе в местной лютеранской церкви. В 1882 году Клара вышла замуж за бывшего народовольца из России Осипа Цеткина. Спустя семь лет Осип умер. До первого празднования Международного женского дня (1911 г.) оставалось 22 года. С тех пор и по сей день еврейский праздник Пурим (он отмечается по лунному календарю, каждый год его дата иная) лишь дважды совпал с женским.

Мононациональность” лидеров II Интернационала — очередная выдумка дьякона. Ведущую роль во II Интернационале играли шестеро европейских социалистов: Август Бебель (немец), Жан Жорес (француз), Виктор Адлер (австрийский еврей), Герман Грейлих (швейцарец), Джеймс Кейр Харди (шотландец), Эдуар Мари Вайян (француз). В перерывах между конгрессами Интернационала работало Международное социалистическое бюро, лидерами которого были 23 человека. Евреев из них — четверо. Нужно быть злобно пристрастным человеком, чтобы найти здесь “этническую традицию” и “этническое родство”.

Но самое невероятное — как г-н Кураев (профессор богословия!) препарирует Священное Писание. В еврейской религиозной традиции Пурим (от слова “пур” — “жребий”) — праздник спасения народа от, казалось бы, неизбежной гибели. Г-н Кураев считает его “памятью об удачно проведенном погроме”. Доказывая этот свой тезис, г-н Кураев лжет, причем незатейливо — надеясь, надо полагать, что никто не станет уличать во лжи духовное лицо. Между тем в “Книге Есфирь” нет ни единого слова об убийстве иудеями женщин и детей — это выдумка дьякона Кураева. Зато несколько раз в той же книге повторяются слова: “...а на грабеж не простерли руки своей”. Об этом дьякон не пишет, это ему невыгодно.

 

* * *

— Г-н Кураев, в вашей книжке вы приводите некую цитату “об иудаизме, который царствует на бирже”. Вы с ней согласны?

— Здесь имеется в виду, что олигарх — это нечто национальное.

— То же самое говорит и Макашов.

— За этим стоит не столько национальное чувство или религиозное, сколько социальное.

— За этим стоит погромное чувство.

— Отчасти да. Но нельзя забывать, что еврейские погромы в Российской империи начались после освобождения крестьян от крепостного права. Община распалась, крестьяне остались один на один со стихией капиталистического рынка. Они пробуют на него выйти, и тут выясняется, что они зачастую неконкурентоспособны. Начинается совершенно очевидное социальное расслоение общества. Это очень хорошо описывал Розанов на примере кишиневского погрома. Понимаете, это сегодня у нас стоит какой-нибудь банк или магазин, и не ясно, кто его владелец. А тогда была вывеска: “Лавка Цукермана” и т.д. И вот Розанов полагал, что именно эта ситуация приводила к тому, что в людях копился не просто социальный протест против расслоения — то есть у одних дома врастают в землю, а у других, напротив, вырастают, — а когда это еще наглядно видно. Сегодня Макашов журнал “Форбс” цитирует, а тогда на южных окраинах Российской империи это было видно без всяких журналов.

— Перед смертью Розанов повинился за свой антисемитизм.

— Розанов был очень сложным человеком. Он пытался пояснить, что это была не столько национальная ненависть, тем более — религиозная, а это была социальная рознь.

 

Отступление третье, последнее

 

Дьякон Кураев вновь лжет, и вновь — сознательно: погромы в России никогда не были связаны с “социальным расслоением общества”. Осознание того, что “расслоение” тут ни при чем, и привело в конце концов Василия Розанова к раскаянию. И не его одного.

Российские евреи становились жертвами именно национальной и религиозной вражды, сознательно поддерживаемой правительством и многими священнослужителями того времени. Конечно, не всеми: среди них было немало достойных людей, полагавших тезис о том, что “евреи распяли Христа”, недостойным христианина.

И главное: жертвой погромов всегда была еврейская беднота. Погромщики прекрасно видели, кого они громят и убивают. Даже Василий Шульгин, в отличие от дьякона Кураева не стеснявшийся называть себя антисемитом, но пытавшийся сохранить хотя бы видимость объективности, вспоминал:

“Они (погромщики. — М.Д.) только что атаковали “свежий дом” — какую-то одноэтажную лачугу. Изо всех сил, со всего размаха “вдарили” в окна. Точно дали несчастной халупе звонкую оплеуху. Стекла звоном зазвенели, брызнув во все стороны. Хибарка сразу ослепла на все глаза, толпа за моей спиной взвыла и заулюлюкала, а банда громил бросилась на соседнюю лачугу”.

 

* * *

Дьякон Кураев назвал свою книжку “Как делают антисемитом”.

Сделать кого-либо антисемитом невозможно. Так же как и подлецом. Но и тем, и другим можно стать.

Николай Бердяев писал, что антисемитизм — от бездарности. Возьму на себя смелость добавить: или от ущербности. Или же — от смутного, неосознаваемого чувства собственной неполноценности.

Что именно из перечисленного подходит для г-на Кураева — пусть решит он сам.

    

 

  ©  «Московский Комсомолец».

11.05.2005.

 


Яндекс.Реклама:
Hosted by uCoz