Л.В.Шапошникова

 

НАСЛЕДИЕ РЕРИХА

 

7 мая в Москву спецрейсом из Индии было доставлено наследие Николая Константиновича Рериха и его жены Елены Ивановны. Оно передано Святославом Рерихом Фонду и Центру-Музею Ре­рихов в Москве. Значение этого события в нашей культурной жиз­ни переоценить трудно. По личному выбору Святослава Николае­вича Мосгорисполком выделил Фонду Рерихов особняк княгини Лопухиной недалеко от Волхонки, в нем со временем разместится Центр-Музей. Обозреватель «ЛГ» Ирма МАМАЛАДЗЕ обрати­лась к писателю и индологу Л.В.ШАПОШНИКОВОЙ с просьбой ответить на некоторые вопросы.

— Прежде всего, Людмила Васильевна, поздравляю Вас и благодарю. Думаю, к словам благодарности присоединятся и все те, кому дороги творчество Рерихов и судьба отече­ственной культуры. Мне очень хотелось бы провести это интервью на «высокой ноте», но в истории с наследием Рерихов отразилось, на мой взгляд, слишком много типич­ного для нашего времени. Канву событий в общих чертах можно наметить так: в июле прошлого года «Советская культура» опубликовала письмо Святослава Николаевича. В этом письме он высказывал желание видеть в Москве специальный общественный Фонд и Центр-Музей, которым и передавал все наследие родителей. Публикатором письма был Р.Б.Рыбаков, заместитель директора Института вос­токоведения АН. Осенью Фонд был учрежден и зарегистри­рован, Вы и Рыбаков были названы Рерихом его доверенны­ми лицами. А зимой Вы и Сергей Житенев, представитель Фонда, полетели за наследием в Индию. Скажите, как во­обще удалось вопрос о наследии поставить на реальную по­чву? Ведь долгие годы не существовало надежды, что оно к нам вернется: не те были времена и не та власть.

— Вы сами и ответили на вопрос. Конечно, причина — в ситуации в стране в целом, в перестройке, в формировании но­вого мышления, в новом отношении к нашему культурному  наследию, к духовным ценностям. В последние пять лет популяр­ность учения Рериха возросла невероятно. В обществе возник­ло желание как-то оформить рериховское культурное движение, создать что-то вроде центра, где было бы сосредоточено все, связанное с их духовным наследием.

Дело двигалось трудно, но в 1987 году Святослав Николае­вич встретился с М.С.Горбачевым. Идея такого центра была обсуждена и поддержана Михаилом Сергеевичем. Много поз­же она стала реализовываться на уровне государственных уч­реждений, были созданы какие-то группы экспертов... Не могу сказать Вам ничего определенного: я в этом деле участия не при­нимала. Долетали, правда, какие-то слухи о конфликтах, борь­бе амбиций, но все затягивалось. Так продолжалось до лета про­шлого года, когда Ростислав Борисович Рыбаков, индолог, член нашей комиссии по наследию Рерихов, которая существовала при Музее искусств народов Востока, привез из Индии от Ре­риха то самое письмо, в котором объяснялась концепция и Фон­да, и Центра-Музея именно как общественных организаций.

Мы взялись за дело, была создана орггруппа, которую воз­главил президент Академии художеств Б.С.Угаров, и она под­готовила создание Фонда. Мы встретились с Р.М.Горбачевой, получили ее поддержку, и осенью, после регистрации Фонда, Святослав Николаевич приехал в Москву и пригласил в Бангалор меня и Сергея Юрьевича Житенева, заместителя предсе­дателя Фонда, чтобы обсудить проблему наследия.

— Появление Фонда, кажется, было встречено не очень дружелюбно?

— Да, не очень. Видимо, за эти годы в определенных кру­гах уже сложилось мнение, кому это наследие должно принад­лежать и кто за ним должен ехать. Рыбакова — закулисно — даже обвинили в фальсификации письма. Слишком много людей, считавших себя «духовными детьми Рериха», почувствовали себя обиженными, обойденными.

— Что же помешало этим людям и организациям прим­кнуть к Вам, помочь Вам — ведь Вы выполняли волю Свя­тослава Николаевича?

— Эта воля расходилась с надеждами многих людей. И по­казалось, что надежды — важнее.

— «Духовным наследникам» не понравился законный наследник?

— Не понравился. Отсюда такое враждебное отношение к Фонду со стороны некоторых, отсюда и разговоры о фальсифи­кации письма.

— Любопытно, что говорят теперь, когда Вы привез­ли наследие, испытывают ли неловкость? Впрочем, это вопрос риторический. Когда вообще возникла идея возвра­щения наследия Рерихов в Россию и почему Святослав Ни­колаевич избрал Вас и Р.Б.Рыбакова своими доверенными ли­цами?

— Во многих письмах и статьях старшие Рерихи писали о том, что все, что они сделали, принадлежит России. Это, соб­ственно, было их завещанием. Уже в 60-е годы Святослав Ни­колаевич ставил вопрос о наследии. Со мной он впервые заго­ворил на эту тему в 1972 году, рассказал, что у него большой архив родителей, и спросил, кому можно этот архив передать и кто бы за это дело взялся. Вы знаете, что это были за годы, и я честно сказала Святославу Николаевичу, что пока не вижу такой возможности.

— У Вас давние отношения с ним?

— Давние, более 20 лет. Первый раз я посетила его в 1968-м, потом, приезжая в Индию, обязательно бывала у него. В 1972-м он пригласил меня пожить в Кулу, и я жила у них две недели, хотя в то время я Рерихом еще не «болела». Потом уже, постепенно, я бы сказала, под руководством Святослава Нико­лаевича я увлеклась, и эта тема стала для меня главной. Выбор моей кандидатуры как руководителя Центра и доверенного лица был для меня неожиданным.

Ну вот, только когда началась перестройка и Рерих встре­тился с Горбачевыми, разговор о передаче наследия встал на практическую основу. Тогда и возникла эта ситуация с различ­ными ведомствами, экспертами и всем прочим.

В результате к Святославу Николаевичу на переговоры отправились два человека: бывший  заместитель министра культуры Иванов, никакого отношения к Рериху не имевший, и преподаватель Института стран Азии и Африки Сазанова, член комиссии по рериховскому наследию, но никогда серьезно Ре­рихом не занимавшаяся.

— Вокруг наследия стали закипать страсти?

— Я так не могу сказать, скорее, возникла драматическая ситуация, суть которой состояла в том, что люди мало профес­сиональные и некомпетентные были направлены государством на очень сложное дело, существа которого они себе не представ­ляли. Естественно, визит не дал никаких результатов, но появил­ся ряд бумаг, из которых следовало, что, поскольку состояние здоровья Святослава Николаевича неважное, надо торопиться. Началось искусственное нагнетание крайней ситуации, когда возникает необходимость срочно принимать какие-то жесткие решения. Людей, которые должны были принимать решения, вводили в заблуждение разговорами о том, кому Рерих «даст» наследие, а кому «не даст». Святослав Николаевич всю зиму и весну тяжело болел, и это тоже наложило свой отпечаток: ста­ли раздаваться голоса, что надо «успеть»...

— Я помню одну такую публикацию в «Неделе», она произвела неприятное впечатление.

— Надеюсь, не только на Вас. И вот в обстановке ажиота­жа под рериховский центр требуют здание, совершенно не под­ходящее для хранилища, — стенка в стенку с Сандуновскими банями. Лишь бы успеть, не упустить. Это все было весной, а летом Рыбаков привез то самое письмо — письмо, в котором Святослав Николаевич выступал за создание общественного Фонда Рерихов. Вероятно, он исходил из того, что вневедом­ственная организация сможет полноценно изучать и пропаган­дировать наследие Рерихов, в иных случаях оно обречено на за­пасники и исследования от случая к случаю.

Конечно, момент передачи наследия очень деликатен, тем более когда речь идет о таком наследии. Следовало бы ждать дальнейших встречных шагов со стороны Святослава Николае­вича, но, к сожалению, торопливость и тут дала о себе знать.

— Могу ли я понять Вас так, что на наследие Рерихов, кроме Фонда, претендовали какие-то другие организации?

— По сведениям, которые у нас имеются, я могу ответить утвердительно. К наследию Рерихов проявили интерес самые неожиданные организации. И очень влиятельные. Не забудьте, наследие — это ценность, и ценность не малая. «Куда вы лезе­те, — сказало мне одно должностное лицо. — В этой игре вы­сокие ставки!».

— И где бы оказалось наследие? Может, и на между­народных аукционах?

— Во всяком случае, не там, где оно сейчас и куда предназ­начал его Святослав Николаевич.

— Как же Вы вышли из положения? Кто Вам помог вы­возить груз?

— Когда наследие было готово к вывозу, оформлены все документы: и на передачу наследия нам, и на вывоз его из Ин­дии, — положение наше усложнилось, и четкой уверенности, что мы сможем сразу все вывезти, у нас не было. Возникли труд­ности, которые я сейчас не бралась бы объяснить, и вот тут нам помог Юлий Михайлович Воронцов, первый заместитель мини­стра иностранных дел. «Транспортные» трудности были не един­ственными, были и другие, например, с деньгами (нам просто вовремя не высылали денег, с покупкой упаковочного материа­ла и со многим другим, включая наше питание). Святослав Ни­колаевич ощутил наше положение и деликатно нас подкармли­вал. Он же арендовал для нас машину, на которой мы ежеднев­но ездили в имение на работу. Да что говорить, мы разбирали архив, а Святославу Николаевичу все названивали и писали «друзья» из Москвы и убеждали, что он не тем доверился...

— Хороши духовные наследники... Как же могло полу­читься, что вокруг имени Рерихов, которое само по себе стало символом консолидации, нравственности, культур­ного единения, возникли раскол и недобросовестность?

— И это тоже связано с положением в стране. В течение многих лет создавался духовный вакуум, потом он, как пылесос, втягивал в себя все, что угодно. В этой ситуации появилась воз­можность спекулировать на истинных духовных ценностях. Эти спекуляции не миновали и Рериха. Конечно, я имею в виду не истинных, благородных поклонников Рериха, а всевозможных «учителей», гуру. Когда началась перестройка и оказалось, что наследие Рериха удивительно созвучно ей, популярность Рериха возросла. На Рериха буквально бросились — но бросились люди со своими комплексами, со своей бездуховностью, а по­нимание Рериха требует духовного резерва.

Так образовался поверхностный пласт движения, где стол­кнулись и амбиции, и тщеславие, и желание реализовать себя. Это — самое главное, в нашей стране ведь целые поколения так и не смогли по-настоящему реализовать себя, для нас это очень большая проблема. Ну и началось! Пошли какие-то из­бранные, посвященные толкователи философии Рериха... Ду­маю, не Рерих интересовал их, а они утверждали себя в Рерихе. Среди увлекшихся Рерихом есть люди малообразованные, а подчас и вовсе невежественные, которых привлекает внешняя, «сенсационная» сторона его учения.

— Да, скованное застоем сознание оказалось падким на все мистическое. Я помню бум вокруг «Семи дней в Гималаях» В.Сидорова, — сколько людей, вчера еще и не помышлявших ни об Индии, ни о Рерихе, почувствовали вдруг под ногами твер­дую почву! Возникла эйфория легкого вхождения «в тему», ха­рактерная для людей малообразованных, появился соответству­ющий апломб и агрессивность к инакомыслящим. Обыватель падок на сенсации.

— Понимание духовных традиций Востока требует культу­ры, интеллектуальной подготовки. Только тогда они открывают­ся в своей подлинной глубине, а не предстают смесью колдов­ства и астральных мистификаций. Тайна возникает тогда, когда не хватает знаний и духовного опыта. И «Семь дней в Гимала­ях», и последнее произведение Сидорова — «Мост над пото­ком», в котором, кстати, много неточностей и легкомысленных заявлений, очень помогли создать «околомистическую» среду.

Объем знаний, которые дают нам Рерихи, — это наше бу­дущее. Они базируются на огромном интеллектуальном слое европейской, русской и восточной культур. А ведь одна из важ­нейших задач XX века в духовной эволюции человечества — это задача сближения Востока и Запада.

— Вы говорите о широте Рериха. Но каким вернется он к нам? Это не праздный вопрос, есть тут два насто­раживающих момента. Первый связан с реальными попыт­ками вернуть Рериха под национальным знаменем. Как избавить Рериха от превращения в противоположность себе и дать ему возможность вернуться под своим флагом — знаменитым флагом Рериха? Второй момент — это же­лание увидеть в учении Рериха новую религию. Говорят, есть желающие имение Рерихов в Изваре превратить в мо­настырь и жить в нем по «рериховскому обряду».

— Да, я слышала, на одной конференции женщина так и кричала: «Дайте мне Бога! Рерих мой Бог!» К сожалению, Ре­рих здесь не исключение. Мы, в сущности, очень склонны к ре­лигиозности, и наш истовый атеизм — обратная сторона нашей религиозности. Мы ведь и марксизм превратили в религию, и Сталину молились, как Богу. Появляется авторитет — сразу же появляется и желание бить головой о пьедестал. Но привлека­ет еще и идея избранничества: отгородиться стенами, поселить­ся узким кругом и жить спокойно в нашем противоречивом и жестоком мире. Но какое, скажите, это имеет отношение к Ре­риху?! Который считал человека сотворцом, способным подни­маться очень высоко по ступеням духовной эволюции.

Ну, а насчет того, чьим знаменем может стать Рерих... Лю­бого человека, который заметен в истории и чьи идеи привле­кательны для многих, разные силы всегда пытались использо­вать в своих целях. Сейчас Рериха пытаются использовать наши русофилы в качестве не национального, а националистического знамени. Есть группа людей, которые ищут у Рериха подтверж­дения своей ущербной идее. Но причем тут Рерих? Он интерна­ционален, его идея — это идея консолидации различных стран и народов. Вместе с тем он был радетелем русской культуры в лучшем смысле этого слова и понимал, что она — явление не изолированное, как хочется думать некоторым, а выросшее на синтезе многих культур: Рерихи говорят о связи русской куль­туры с индийской, скандинавской, татарской. Вообще все, чи­тавшие Рериха, конечно, обратили внимание на то, что ему ин­тересны и важны были факторы не разъединяющие, а объеди­няющие, он упорно подчеркивал идею единства культур на протяжении всего исторического времени.

— Наконец, главный вопрос: что Вы привезли, Людми­ла Васильевна?

— Мы работали в Бангалоре три с половиной месяца. Об­наружили пятнадцать сундуков архива. Архив уникален. В нем, собственно, три архива: самого Николая Константиновича, Еле­ны Ивановны и Юрия Николаевича. Это письма Рерихов различ­ным корреспондентам, точнее - копии писем, рукописи Николая Константиновича, которые еще не публиковались, например, большая серия «Листов дневника», из которой лишь немногие очерки увидели свет. Наиболее интересными, с моей точки зре­ния, являются записки Елены Ивановны, которые послужили основой целой серии уникальных философских книг Живой Этики, или Агни Йоги. Многое из этих записей нам еще не из­вестно, и они могут послужить богатейшим материалом для ис­следования и размышлений. Сейчас в нашем Центре-Музее организуется специальная публикаторская группа. Не все мож­но будет опубликовать сейчас, часть материала еще закрыта, и решение о его выпуске в свет будет принимать Святослав Ни­колаевич лично. Все это нужно было описать хотя бы прибли­зительно, упаковать, подготовить к дальнему пути. Мы нашли библиотеку старших Рерихов, ряд реликвий, принадлежащих их Учителям. Неожиданно обнаружили пуленепробиваемые жиле­ты, которыми они пользовались в Центрально-Азиатской экспе­диции. Оказывается, они знали об опасностях и готовились к ним.

Привезли мы граммофонные пластинки, которые по вече­рам слушали Рерихи: очень много Вагнера, особенно опера «Парсифаль», Рахманинов, Стравинский, Мусоргский, русские народные песни, Сибелиус — они очень его любили. Мы как бы проникли во внутренний мир Рерихов, получили представ­ление об их духовных переживаниях. Главное: мы привезли прах Николая Константиновича и Елены Ивановны. Две урны. Они хранились у Святослава Николаевича, и он их нам передал для создания мемориала.

— Почему они не были захоронены? Было ли какое-то распоряжение самого Николая Рериха?

— Я о таком распоряжении не знаю. В документе, подпи­санном Святославом Николаевичем, сказано, что прах переда­ется для создания мемориала Рерихов.

—            А камень, что стоит в Кулу, и ступа на так назы­ваемой могиле Елены Ивановны?

— Это только места кремации.

— Помогал ли Вам Святослав Николаевич разбирать наследие?

— Помогать физически он не мог, он разрешил нам все смотреть и охотно давал пояснения.

— Можно только догадываться, что он чувствовал эти три месяца и что он чувствует сейчас.

— Ему было очень тяжело, и мы это понимали. Он отры­вал родителей от себя, и отрывал с кровью. Он приговаривал: все будет хорошо. Но — шаг за шагом. И мы понимали, что этот «шаг за шагом» он каждый раз делал в своей душе.

— Было ли что-то, с чем Святослав Николаевич не хо­тел расстаться ?

— Из наследия старших Рерихов мы привезли все. На каж­дую часть наследия были написаны подробные списки, он их изучал, он видел, что отдает, — и подписывал каждую странич­ку этих списков.

— Сколько картин Вы привезли?

— Более четырехсот, причем среди них есть картины, ко­торых мы никогда не видели, они не экспонировались у нас. Это ряд гималайских пейзажей, «Святой Сергий» — один из вари­антов, который хранился у Святослава Николаевича, наконец, триптих с Учителем — совершенно удивительная вещь. Мно­гие картины требуют реставрации, поэтому сразу, к сожалению, устроить выставку будет невозможно.

— Мне кажется, что вообще мы не очень скоро все уви­дим: в лопухинском особняке идет ремонт, и неизвестно, когда он кончится.

— Я надеюсь, что он ускорится в связи с прибытием насле­дия. Мы очень заинтересованы в том, чтобы начать работу Цен­тра-Музея. Он ведь будет иметь научно-исследовательский и просветительский характер, мы планируем издание и переизда­ние работ Рерихов, мы должны помогать и сотрудничать с орга­низациями, которые сами издают Рерихов. Разумеется, мы не собираемся узурпировать чьи-то права, но мы обязаны следить за тем, чтобы вокруг Рерихов прекратились непрофессиональ­ная отсебятина, дилетантские упражнения. Чтобы поднять уро­вень рериховедения на должную высоту, мы предполагаем устраивать специальные семинары, лекции, будет работать библио­тека. Мы будем стараться превратить Центр в подлинный центр культурного притяжения для всех, кто интересуется Востоком и Рерихами.

— А Фонд? Каковы его функции?

— Программа Фонда тоже достаточно широка. Во-первых, Фонд организует Центр-Музей. Во-вторых, он будет создавать свои филиалы, объединять Рериховские общества, сотрудничать с международными рериховскими центрами. То есть, это деятель­ность культурная и экономическая.

— Есть ли у Фонда деньги для экономической деятель­ности? Вашими учредителями были и Фонд мира, и Фонд культуры, и творческие союзы. В печати, во всяком случае, вам была обещана поддержка.

— Реально помог только Фонд мира. Он дал миллион руб­лей и обещал оплатить ремонт здания. Может, теперь и учреди­тели станут охотнее помогать.

— Удачи Вам! Я знаю, что впереди у Вас много труд­ностей. Но я надеюсь, что имя Рериха объединит здоровые силы общества. И, как говорит Святослав Николаевич, бу­дем вместе стремиться к прекрасному.

 

 

«Литературная газета», 30 мая 1990 г.