Е.И.Осетров

 

Поэма  из  камня

 

Поэты сравнивают храм Покрова на Нерли с парусом, уносящимся вдаль по безбрежным волнам времени. Иногда прославленную бе­локаменную церковь под Владимиром упо­добляют лучистой безмолвной звезде, уплывающей в бесконечность мироздания. Один художник на­звал это чудесное сооружение поэмой из камня. Есть афоризм, рожденный встречей с редкостным архитектурным памятником: «Мы сами обретаем вечность пред этой вечной красотой».

Если вам в жизни приходится нелегко, если скорбь и печаль овладели вашим сердцем, отправ­ляйтесь в заливные клязьминские луга, туда, где у старицы реки, на холме среди куп деревьев, стоит многостолетний храм Покрова.

Вглядитесь в благородные пропорции белого храма, отражающегося свыше восьми веков в во­дах, и вы увидите, как точно и естественно вписа­но строение в окружающий пейзаж — луговое среднерусское раздолье, где растут духмяные тра­вы, лазоревые цветы и звучат нескончаемые песни жаворонков... Душевное спокойствие приходит к вам с ощущени­ем полноты бытия, олицетворяемой белым храмом и умиротворя­ющим видом местности.

Заблуждается тот, кто, увидев храм один раз, считает, что зна­ет его. Лирическую поэму из камня, именуемую Покровом на Нерли, надо перечитывать многократно. И тогда, быть может, во всей полноте вы поймете, в чем прелесть этого небольшого сооружения, гармонирующего с окружающей природой.

«...Церковь Покрова на Нерли близ Владимира, — пишет И. Э. Грабарь, — является не только самым совершенным хра­мом, созданным на Руси, но и одним из величайших памятников мирового искусства. Как и все великие памятники. Покров на Нер­ли непередаваем ни в каких воспроизведениях на бумаге, и толь­ко тот, кто видел его в действительности, кто ходил в тени окружа­ющих его деревьев, испытывал обаяние всего его неописуемо-строй­ного силуэта и наслаждался совершенством его деталей, — только тот в состоянии оценить это чудо русского искусства».

Мне трудно сказать, когда Покровом на Нерли лучше всего лю­боваться. Недвижимый белый камень удивительным и таинствен­ным образом перекликается с временами года. У двенадцати братьев-месяцев свой разговор с женскими масками и другими на­стенными рельефами, бесстрастно глядящими на мир с высоты столетий.

По весне Клязьма и Нерль разливаются на много верст, впи­тывая в себя ручьи, бегущие из лесов, озер, болотцев. Вода затоп­ляет луговую пойму, и в темных, напоминающих густо настоенный чай волнах отражаются чуть зазеленевшие березы, гибкие ветви ив и похожие на богатырей-великанов дубы, что в десять раз стар­ше берез и, наверное, помнят, как владимирскую землю топтали татарские кони, как в этих местах стояли повозки и шатры кочев­ников.

На рассвете, когда над заречными муромскими лесами играют солнечные лучи, от всплесков светотени древние стены словно колеблются, светлея час от часу. Храм возвышается среди волн, как белоснежный лебедь. Текут речные потоки. Дни и ночи, меся­цы и годы, столетия уносит река жизни. Сменяются поколения, а лебедь-храм плывет и плывет среди неоглядных просторов. Лю­буясь Покровом на Нерли, думаешь об истории храма, о веках, что пронеслись над его стенами...

Храм посвящался Покрову Богородицы и был тесно связан с одной из византийских легенд о том, как Дева Мария защитила Царьград от врагов-сарацин.

На Руси в большом количестве списков распространялось «Жи­тие Андрея Юродивого». Занимательное само по себе, это житие привлекало к себе тогдашних читателей еще и тем, что герой по­вествования был славянин (в отдельных редакциях его даже называют русином), попавший в рабы к видному византийскому са­новнику. В житии рядом с описанием большого города, историями о корыстолюбивых менялах и ночных гуляках-пьяницах соседству­ют мрачные пророчества о конце света и, конечно, рассказывают­ся истории чудес, свидетелем которых был Андрей. Однажды, ко­гда к Константинополю подступили сарацины, Андрей, моливший­ся во Влахернском храме, увидел парившую в воздухе Деву Ма­рию, которая держала в руках плат—покров, обещая защиту го­роду от врагов.

Старое византийское предание привлекло внимание Андрея Бо-голюбского. Политический смысл посвящения собора Покрову Бо­городицы состоял в том, что покровительство Богоматери уравни­вало Русь с Византией, а Владимир с Царьградом.

Первое октября — празднование Покрова — совпадало у сла­вян с днем благодарения матери-земли за урожай. На Руси, кро­ме того, с незапамятных языческих времен было распространено почитание Девы-Зори, что расстилает по небу свою нетленную ро­зовую фату, прогоняя всякое зло. В древних заговорах говорилось:

«Зоря-Зорница, красная девица, полуночница! Покрой мои скорб­ные зубы своею фатой; за твоим покровом уцелеют мои зубы», «Покрой ты, девица, меня своею фатой от силы вражей, от пи­щалей и стрел; твоя фата крепка, как горюч камень-алатырь». Де­ва-Зоря, по народным поверьям, могла своей пеленою остановить кровь, утихомирить недуги, спасти от всяких бед. Таким образом, в народном представлении Дева-Зоря и Дева Мария сливались в один образ, и богородицын Покров был неотличим от зоревой Пе­лены — то и другое защищало человека.

Византийское сказание на Руси было обогащено народными красками, и Покров стал одним из торжественных и любимых крестьянских праздников. Отмечаемый в пору, когда заканчивают­ся полевые работы, начинаются свадьбы, Покров был своего рода и праздником урожая. На Покров нередко выпадал снег, и отсю­да сложилась девичья поговорка: «Батюшка Покров, покрой мать сыру землю и меня, молоду».

Очень хорош Покров на Нерли летом, когда косари выходят на пойму, когда замолкают кукушки и на зелени появляются сол­нечные подпалины. По скошенной луговине вы минуете реку Нерль и поднимаетесь на высокий холм, где стоит храм. С поло­гого бугра пред вами откроются луга, озера, прибрежные кустар­ники, простирающиеся за Клязьму. Вы оглядываете окрестность, где все дышит миром и спокойствием, и думаете: на свете есть счастье... Но вот ваш взгляд падает на воды, подступающие к хол­му. Перед вами сказочное виде­ние: храм плавает в подводной глубине, в ключевой прозрачности старицы. Там, внизу, в подводном царстве, чуть заметно покачиваются вершины деревьев, ове­вая, словно опахалами, белопенный храм. Если вы будете внима­тельно приглядываться, то увидите под водой стены, что слегка колышутся...

Но первые впечатления, вызванные серьезностью и тишиной, со­вершенством архитектурного исполнения, внезапно рассеиваются. Голоногие ребятишки со всего размаху ныряют в прозрачную глу­бину с нерлинских холмов. Забавно смотреть, как под водой они насквозь проходят отраженные, как в зеркале, стены храма. Ны­ряльщики убежденно говорят, что еще ни одному человеку не уда­валось здесь ступить на дно. Археологическая экспедиция, рабо­тавшая здесь, выяснила, что глубина старицы, в самом деле, нема­лая: она достигает семи - десяти метров.

Чтобы лучше понять и уразуметь искусство древних зодчих, да­вайте отойдем на некоторое расстояние от нерлинского холма и смешаемся с шумной деревенской толпой, что косила травы в лугах и собралась возле стогов на полдник. Слушая веселый и непринужденный разговор косарей, начинаешь смутно угадывать нерасторжимую связь этих людей с гениальным памятником ис­кусства, живущим не музейной, а доподлинной живой жизнью. Травы и цветы ложатся в поймах Клязьмы и Нерли, как ковер, ведущий к храму...

Незаметно уходит жаркое лето, сменяясь осенью. Желтизной вспыхивают заклязьминские леса, по которым огненно-рыжей ли­сой крадется осень. В пойме скосили отаву, и золотистые листья покрыли холм возле Покрова. Печаль родных полей... Некогда при виде развалин старой крепости было сказано: не у кам­ней учись бессмертью, а у цветов и у травы. Но Покров на Нерли внушает иную мысль. Перед глазами камни, которые, испытав прикосновение рук мастера-гения, стали бессмертными. Столе­тиями перед храмом расцветали и умирали цветы и травы, а звериные и человеческие рельефы, стройный каменный пояс, пор­талы, украшенные резьбой, недвижимо возвышаются над окрест­ностью.

Покров на Нерли надо увидеть во время дождя, когда огром­ная туча, миновав Боголюбово, останавливается, словно для того, чтобы полюбоваться храмом. Окрестные воды делаются мутно-зе­леными, а строение приобретает задумчивость, словно ожидает кого-то. И с неба на землю опускается осенняя радуга, освещая силуэт храма, делая его почти неосязаемым, нереальным, фантас­тическим. Пройдет еще несколько недель, почернеют поля, ого­лятся деревья, дни станут короткими и серыми, беспросветная мгла затянет небо. Редко-редко пробьется через облака луч солн­ца и осветит храм, священную белизну его стен. Ни в какое дру­гое время года вы не почувствуете так остро и живо прелесть бе­лого камня, поэтического в своей простоте.

Зима обволакивает бахромой деревья, кустарники, дома, же­лезнодорожный мост. Храм растворился в окружающей белизне и стал плохо виден издали. Но если подойти поближе, приглядеть­ся внимательнее, увидишь, сколько оттенков в белом! Зимние при­порошенные деревья похожи на цветущие вишни. Холодные своды по-прежнему полны жизни и чувства.

Любопытно сопоставить нерлинский памятник зодчества с дру­гими владимирскими каменными храмами времен Андрея Боголюбского и его преемников. Строгий величественный Дмитриевский собор во Владимире как бы символизирует могущество: он врос в почву, он внушает нам мысль о силе и незыблемости людей, его поставивших; он, этот собор, по-княжески параден, суров, его стро­ители при сооружении, несомненно, больше думали о земных де­лах, чем об идеальной красоте. Перед нами эпос, порожденный исторической действительностью домонгольской Руси.             

Покров на Нерли в том виде, как мы его знаем, — лирическая поэма, обращенная к внутреннему миру человека, к его задушев­ным чувствам. Глядя на утонченный силуэт храма, вспоминаешь о том, что он построен в честь погибшего в лютой сечи семнадца­тилетнего сына Андрея Боголюбского, юного Изяслава, которого народное предание называет вишенкой, срубленной в цвету. Уби­тый врагами юноша, возможно, и был похоронен на нерлинском холме или в самом храме. Возвратившись из победоносного похо­да против волжских булгар, Андрей скорбел о сыне, «яко человек», и сам выбрал место для этого храма.

Представляется почти необъяснимым выбор князем места для строительства храма — на луговине, затопляемой в половодье.

. Есть много Различных предположений о причине выбора. Одно из них заключается в том, что раньше Клязьма подходила к храму гораздо ближе, чем ныне. Собор стоял при самом впадении Нерли в Клязьму, которая была судоходной рекой. Те, кто ехал во Вла­димир водным путем, могли, подъезжая к городу, дивиться красо­те сооружения.

Древние камни, накладные рельефные маски, поросший травой холм, сам воздух окрестности, все окружающее пространство насыщено духом истории.

Мы любим церковь Покрова такой, какова она есть. Нам труд­но отрешиться от мысли, что облик этого храма не извечен, что во времена Андрея Боголюбского сооружение выглядело по-ино­му, что даже вид местности, окружающей собор, был иным. Мно­го лет археологи под руководством Н. Н. Воронина вели раскоп­ки возле храма, выясняя историю его строительства, пытаясь вос­создать его первоначальный вид. Археологической экспедиции не­ожиданно пришла на помощь студенческая молодежь, проводившая свои каникулы в палатках, среди луговых клязьминских просто­ров. Узнав, что интересует ученых, молодые люди, вооружившись ластами и аквалангами, стали нырять в глубины вод возле храма. Успех любителей-археологов, спу­стившихся в подводный мир, пре­взошел все ожидания. Среди ила и песка были найдены белые строительные камни, обработанные рукой человека, плиты, облом­ки каменных масок.

Николай Николаевич Воронин пришел к выводу, что при по­стройке храма зодчие, видимо, превосходно зная, что пойму вес­ной заливает вода, проявили недюжинную инженерно-строитель­ную изобретательность. Они соорудили высокий искусственный холм, одели его белокаменным панцирем, фундамент уходил на глубину свыше пяти метров. Таким образом, храм был надежно защищен и от разлива, и от льдин, которые, конечно, не раз шли на приступ каменного острова.

Пройдем в храм, в котором много света, струящегося из окон.

Древняя живопись, украшавшая стены, до наших дней не со­хранилась. Собор внутри не раз подвергался переделкам, и ста­ринные фрески были вначале замазаны, а потом и вовсе оббиты. Еще в середине прошлого века стены собора хранили изображения Спасителя, архангелов, серафимов, апостолов. Можно было, хотя и не без труда, разглядеть нимбы, овалы голов, палаты. Откосы окон хранили признаки орнаментов. Об этом мы знаем по запис­кам и зарисовкам академика живописи Ф. Солнцева, бывавшего на нерлинском холме в середине прошлого века. К сожалению, свои зарисовки Солнцев делал весьма торопливо и бегло; по ним мы не можем судить о том, что представляли собой фрески. Особенно досадно, что не были скопированы остатки орнаментов.

...С Покровом на Нерли трудно расставаться. Каждый раз, по­кидая нерлинский холм, я думаю о новой встрече с поэмой из камня.

 

©  Из книги  «Живая древняя Русь».