Искушение религиозной политикой

Религиозная политика была всегда. Власть предержащие любили и умели «скрещивать» политику с религией для своей пользы. Еще Ницше говорил, что «сила, которая лежит в единстве народного сознания, в одинаковых мнениях и общих целях, охраняется и скрепляется религией, за исключением тех редких случаев, когда духовенство не может сойтись в цене с государственной властью и вступает в борьбу с ней...».

Таким образом, исходя из своего понимания пользы, религиозные лидеры, как правило, не возражали, а «...правящие лица и классы просвещены относительно пользы, которую приносит им религия, и, таким образом, в известной мере чувствуют себя выше религии».

Российская история сохранила немало свидетельств использования Церкви для укрепления собственного авторитета и централизации власти Александром Невским, Дмитрием Донским, Иваном Грозным, Петром I и другими видными государственными мужами России.

Что касается религиозной политики Советской власти, то она отличалась значительной амплитудой: от кровавого террора с целью «окончательного решения» религиозного вопроса до вполне имперской политики интегрирования «главной Церкви главного народа» в идеологическую систему советского образца. Не случайно, что кроме Совета по делам религий при СМ РСФСР и должностей (аппаратов) уполномоченных Совета на местах по линии «компетентных» органов, вопросами контроля мировоззренческой сферы занималось Управление 3 (идеологические диверсии), в составе которого находился 4-й (церковный) отдел.

Естественно, что религиозный вопрос в плане реализации свободы совести в Советской России никто и не собирался решать, он был лишь «винтиком» идеологической политики официального единомыслия, направленной на удержание власти.

Советский период достаточно наглядно показал, что само по себе отделение церкви от государства, без идеологического многообразия, вовсе не является гарантией свободы совести. Таким образом, отношения Советского государства с религиозными организациями всецело подчинялись текущим потребностям господствующей идеологии и характеризовались прагматичным использованием последних в политических целях.

И царский, и советский периоды показывают, что именно текущая политическая нужда определяет амплитуду колебаний религиозной политики, а любое господствующее мировоззрение служит источником подавления всякого иного. Историко-правовой анализ позволяет утверждать, что в нашей стране вопросы, касающиеся сферы свободы совести, как правило, решались не добровольно, а мировоззренческий выбор навязывался государством и властными группами. Это касается как введения христианства князем Владимиром, так и политики казенного атеизма, проводившейся советской властью.

Пугающе прав оказался Джеймс Шалл, напоминая нам, что если и существует искушение, неизменно сохранявшееся в течении всей истории христианства, начиная с осужденного Христом зелотства и вплоть до отношения марксизма к Царству Божьему, так это настойчивое стремление превратить религию в рецепт обновления политических и экономических структур. Не избежали этого искушения и нынешние правители России, предпринимающие попытку под видом «симфонии», возрождения духовности, нравственности и прочих «традиционных» ценностей, использовать религию в качестве некого морального базиса своей политики.

Ельцин в принципе был далек от церкви, но по политической нужде стоял перед телекамерами со свечкой в храме. Приемник производит впечатление искренне верующего человека, и, возможно, поэтому склонность к тесному сотрудничеству с РПЦ, несмотря на конституционные принципы мировоззренческого нейтралитета, воспринимается органично.

С начала 90-х г.г. по нарастающей идет явная (прямое финансирование, передача недвижимости) и неявная (льготы, квоты и т.п.) передача государственных ресурсов Московской патриархии. Последняя, когда надо, поддерживала власть (например, чеченская кампания, гибель лодки) и постоянно делилась с властью своим высоким авторитетом.

Еще одним важным штрихом к содержанию современной версии религиозной политики является использование принудительной силы государства для не правовых по сути ограничений «нетрадиционных» (в понимании власти и ее церкви) религий. Именно для этого государственными и тяготеющими к «традиционной» религиозности учеными синтезируется соответствующий понятийный аппарат. Такова специфика момента – борьба с «религиозным экстремизмом» за «духовную безопасность» требует наукообразного обоснования.

Привилегии РПЦ (и ограничения ее духовных конкурентов) окупаются сторицей. Не случайно участие МП РПЦ в политической жизни вообще и в избирательных компаниях в частности ограничивается поддержкой власти. Поэтому, когда иерархи РПЦ говорят о невозможности для церкви поддерживать политические партии, движения, блоки и т.д., то это в какой-то мере соответствует действительности. РПЦ поддерживает только некую партию власти (так вернее) и конкретных политических фигур, отношения с которыми могут быть выгодны. Эта поддержка не всегда носит очевидный характер – такова особенность вовлечения в сферу религиозного санкционирования индивидуального, группового, общественного сознания.

Реальность показывает, что главными игроками «религиозно-электорального поля» являются власть и РПЦ. Взаимодействие между ними как раз и осуществляется в рамках религиозной политики. В результате власть через устойчивую связь и прямую поддержку РПЦ получает от нее авторитет-освящение (сакрализацию), что позволяет ее креатурам успешно преодолевать демократические процедуры. В данном случае, многие из 80% православных, по версии митрополита Кирилла (Гундяева) «по факту рождения, принадлежащие к РПЦ» (большинство из которых не ходят в церковь, а многие даже не верят в бога), оказываются «верующими» в В.В. Путина и его партию.

Соответственно, РПЦ за счет государственных ресурсов наращивает свои материальные активы, политическое влияние и даже претендует на монополию (подавляя конкурентов-«сектантов» опять же силой государства), превращаясь в «духовного олигарха». Окончательно закрепить ее «статус кво» призвано введение преподавания Основ православной культуры (ОПК), а фактически Закона Божия в государственных школах.

Нет сомнений, что в соответствии с законодательством, религиозное образование в государственной школе должно быть только добровольным. А вот вопрос о финансировании религиозного (конфессионального) образования вызывает наиболее острые и противоречивые споры.

Очевидно, что ответ нужно искать в конституционно-правовом поле. Исходя из принципов свободы совести, светскости государства, равенства религиозных объединений и других взаимозависимых принципов, составляющих основу строя, государство не должно финансировать деятельность религиозных организаций (в том числе религиозное (конфессиональное) образование). Таким образом, упомянутое образование, как в стенах светской школы, так и вне ее, должно финансироваться за счет самих верующих и религиозных организаций. Это касается как теологии в высшей школе, так и ОПК в общеобразовательной.

Хоть Русская православная церковь уже давно искусилась государственными деньгами, обвинять ее бесполезно – такова ее природа. Тем более что большинство других религиозных организаций прилагает не меньше усилий, дабы вкусить из «закромов Родины». В то же время всегда полезно напомнить религиозным лидерам об ответственности перед обществом. А также о том, что необходимым условием принадлежности религиозных организаций к институтам гражданского общества является их независимость от даров государства. Ибо слишком часто в истории религиозные организации становились объектами манипуляций, идеологическими служанками власти и даже придатком государства.

Следует отметить, что по данным социологических опросов в начале 90-х г.г. авторитет церкви был как минимум на 10% выше нынешнего. На март 2004 г., по данным аналитического центра Юрия Левады, церковь по популярности занимает второе место – 41% опрошенных россиян утверждают, что она вполне заслуживает доверия (8% так не считают).

Зато президент (а значит и его партия?) уверенно, с большим отрывом занимает первое место. Как показали исследования, за последние три года на 10% увеличилось число тех, кто считает, что институт президента России вполне заслуживает доверия – с 5 % в 2001 году до 62% в 2004-м.

В целом, сращивание властных групп и РПЦ направлено на увеличение влияния друг друга, вплоть до монополизации как власти, так и мировоззренческой сферы. Действительно, несмотря на крушение идеалов гражданского общества, плачевное состояние экономики и крайне низкий уровень жизни большинства населения страны, россияне демонстрируют рост доверия власти.

Что касается цифр роста православных (как уже говорилось, до 80%), дающей кое-кому основания называть Россию «моноконфессиональной страной с религиозными меньшинствами», то она не вполне стыкуется со следующей статистикой. Показатель алкогольной смертности в 2002 г. составил 30 тыс. чел.(155% от 1991 г.). Неуклонно растет количество наркоманов (по минимуму 4 млн. чел.), ВИЧ-инфицированных (около 2 млн.). По самоубийствам Россия вообще в числе мировых лидеров. Это уже не говоря о подавляющей нищете (30 млн. человек или 22% имеют доход ниже прожиточного минимума) и вымирании населения (последние годы россияне убывают почти по 1 млн. чел в год), на фоне имитации реформ при твердом курсе на сырьевую экономику. В то же время духовенство РПЦ демонстрирует неуклонный рост материального благосостояния. Увы, скандальные публикации о «нехилом» церковном бизнесе и батюшках на «крутых» иномарках появляются не на пустом месте.

Но не следует связывать асоциальные явления с ростом массовой «православизации» населения. Скорее цифры «от лукавого» – воцерковленных граждан лишь несколько процентов – остальные воспринимают православие на уровне идеологии, и их самоидентификация с «религией предков» вовсе не является гарантией нравственности.

А вот «прагматичная» (а скорее, утилитарно-потребительская) религиозная политика наверняка ведет к росту алкоголиков и наркоманов. Современный человек, не найдя смысла жизни с помощью «традиционной» религии, в условиях ограничений выбора иных мировоззренческих форм, нередко «ищет истину» в алкоголе и наркотиках.

В то же время, на вышеупомянутые цифры опирается руководство РПЦ, стремясь «выбить» от государства подряд на полное «духовное обслуживание» населения. Но так как у власти имеются свои планы относительно «религиозного возрождения» России, то в результате «православие сверху» в подавляющей своей массе имеет мало общего с живым исповеданием веры.

Наверное, этим объясним несколько парадоксальный результат исследований Российского независимого института социальных и национальных проблем, в соответствии с которым верующих в РФ меньше, чем приверженцев конфессий. Даже сознание людей, считающих себя неверующими, оказалось вовлеченным в сферу религиозного санкционирования с целью возведения властных групп в ранг «священных».

Последние тенденции в области религиозной политики позволяют говорить о формировании безальтернативной политической системы на основе клерикальной идеологии – демократические выборы превращаются в фарс, даже при соблюдении буквы избирательного законодательства. Соответственно современные российские выборы по мере затягивания «демократического транзита» обретают все большее сходство с выборами времен СССР. Обилие претендентов и замена КПСС на РПЦ МП практически не меняют манипулятивно-имитационного духа выборов.

Что касается иностранного опыта, то он почему-то учит россиян или ничему, или не тому. Обычно, настаивая на поддержке «традиционных» конфессий, многие в качестве образца для подражания предлагают опыт несопоставимых с многонациональной и поликонфессиональной Россией стран.

Почти всегда игнорируется тот факт, что международная практика в данной сфере направлена на ограничение возможности государственного вмешательства во внутреннюю жизнь религиозных объединений, или, по крайней мере, имеет такую тенденцию. Например, Швеция приняла решение отделить церковь от государства после многих веков слияния. На фоне отечественных реалий это невероятно, но инициатором отделения явилась церковь!

Оправдывать исторически сложившуюся в некоторых демократических государствах религиозную политику с элементами конфессиональных предпочтений, несмотря на конституционные принципы светскости государства и равенства религиозных объединений, позволяет наличие «лукавой» переходной модели государственно-конфессиональных отношений (ее еще называют кооперационной или нейтралитета). Эта модель конфессиональных предпочтений позволяет в очень значительной мере использовать конфессии в политических целях, что отнюдь не способствует толерантности и согласию. Результаты хорошо известны – Европа была и остается театром политических войн, с ярко выраженным этно-конфессиональным характером (Ольстер, Балканы и др.).

Уже «цветочки» (ягодки еще впереди?) прагматизма российской религиозной политики впечатляют. Проявления национализма, фобий, насилия на почве нетерпимости превратились в обыденное явление в современной России. Погромы на рынках, поджоги домов и культовых зданий «не основных» религиозных организаций, избиения и убийства людей «не основной» национальности и религии – вот результат политики разделения на «традиционных» и «нетрадиционных», а фактически на «русских-православных» и «инородцев-иноверцев».

Сегодня в России искушение религиозной политикой принимает необратимые формы. Недавно Путин заявил о необходимости поддержки «в рамках закона» «традиционных» религиозных лидеров и конфессий. О многом говорит подчеркнуто официальный характер участия первых лиц государства на пасхальном богослужении в Храме Христа Спасителя. В прямом эфире федеральных телеканалов Патриарх Алексий II (Ридигер) «духовно окормил» власть и передал Благодатный огонь со Святой земли президенту России.

Значит ли это, что, несмотря на принципиальную правовую некорректность законодательного выделения «традиционных религиозных организаций», но с учетом наличия «ручного кремлевского управления» Госдумой, соответствующий закон все же будет принят?

Искушение религиозной политикой может оказаться последним искушением президента Путина и его режима. Слишком уж неустойчива сырьевая экономика в информационном обществе, и слишком опасна игра с «религиозным фактором» в многонациональной и поликонфессиональной стране.