В год Огненного зайца, что
соответствовало 1927 году Григорианского календаря, неизвестный местным жителям
караван пересекал тибетское плато Чантанг. Надвигалась зима, и караван спешил,
держа неуклонно путь к столице Тибета, священной Лхасе. Однако каравану не
суждено было дойти до нее. В долине Шенди он был остановлен тибетскими
солдатами. Пришлось разбить незапланированный лагерь. На следующий день прибыл
командир задержавшего караван отряда. Командир пересчитал верблюдов и лошадей и
велел открыть ящики, где находился экспедиционный груз. Вслед за ним приехал
важный чиновник от губернатора Нагчу. Он допросил седобородого человека,
который возглавлял караван, и, важно отдуваясь, сел писать донесение. Донесение
было кратким и выразительным. “Такого-то числа, — писал чиновник, от усердия
высунув язык, — восьмого тибетского месяца, года Огненного зайца в Шенди прибыл
король Амери, который будет изучать буддизм и приобретать священные рукописи и
изображения святых”.
Возможно, эта запись малограмотного
чиновника была одним из первых официальных тибетских донесений о
Центрально-азиатской экспедиции выдающегося русского художника и ученого
Николая Константиновича Рериха. Экспедицию не пропустили ни в Лхасу, ни даже в
Нагчу. Ее задержали и оставили в летних палатках на плато, похожем на
арктическую тундру. Пологие, осыпающиеся горы окаймляли его по краям. Наступала
зима. Пошли снега, и метели потянули по смерзшимся камням белые шлейфы. Беспробудно
пьянствовал офицер-тибетец, оставленный с несколькими солдатами в лагере
экспедиции. Николай Константинович пытался связаться с Лхасой. Его посланцы
уходили и больше не появлялись. Морозы доходили до 60 градусов. В аптечке
замерзал коньяк. Дули ураганные ветры. Офицер зорко следил за тем, чтобы не
было никаких контактов с редко проходящими караванами. Он запретил экспедиции
покупать продовольствие у местных кочевников. Связь с миром прекратилась.
“Тибетское стояние”
Центрально-азиатской экспедиции Рериха продолжалось девять страшных месяцев.
Плато Чантанг находилось на высоте 4—4,5 тыс. м над уровнем моря. Суровая зима
на таких высотах губительна для людей и животных. Умерло несколько человек,
погибли караванные животные, но основной состав экспедиции все-таки выжил в
этих невероятно тяжелых условиях.
Много лет спустя станет известно,
кто обрек экспедицию на гибель и кто не хотел возвращения Рериха в Индию.
Документы, найденные в архивах независимой Индии, свидетельствуют против
колониальных властей и английской разведки.
И все-таки Рерих одержал трудную,
почти невозможную победу над стихией и враждебным людским заговором. Экспедиция
вырвалась из смертельных объятий морозного плато. Ее дальнейший путь пролегал
по неисследованной области Трансгималаев.
Центральная Азия всегда манила
русских путешественников. Самые выдающиеся из них — Пржевальский, Потанин,
Козлов, Роборовский посвятили свою жизнь ее изучению. Их маршруты пролегали по
самым труднодоступным и неисследованным областям Азиатского материка.
Предприняв свою Центрально-азиатскую экспедицию, Николай Константинович Рерих
не только продолжил научно-экспедиционную традицию своих знаменитых
предшественников, но и обогатил ее, проникнув в область Трансгималаев.
В жизни Рериха эта экспедиция сыграла
огромную роль. Первая половина его жизни была подготовкой к этому длительному
путешествию, вторая же прошла под его знаком.
Николай Константинович Рерих родился
в 1874 году в семье петербургского нотариуса. Призвание, проявившееся в нем в
ранние годы, не было однозначным. Его влекла живопись, археология, история
культуры и прежде всего богатейшее культурное наследие Востока. Все это, слитое
воедино в одном человеке, позже дало удивительный результат и сделало его
творчество уникальным и ярким. В 1897 году Николай Рерих окончил Петербургскую
Академию художеств, и его дипломная работа “Гонец. Восстал род на род” отразила
один из эпизодов жизни древних славян. Ее же создатель проявил в полной мере
способность чувствовать Время и научно мыслить. “При современном реальном
направлении искусства, — писал Рерих в связи с этим, — значение археологии для
исторического изображения растет с каждой минутой. Для того, чтобы историческая
картина производила впечатление, необходимо, чтобы она переносила зрителя в минувшую
эпоху; для этого же художнику нельзя выдумывать и фантазировать, надеясь на
неподготовленность зрителей, а в самом деле надо изучать древнюю жизнь как
только возможно, проникаться ею, пропитываться насквозь”.
Исторические сюжеты и фольклорные
мотивы Руси стали тематической основой многих картин Рериха. Такие его полотна,
как “Идолы”, “Заморские гости, “Город строят” и многие другие, не только вошли
в сокровищницу русской культуры, но и стали широко известны за рубежом.
Глубоко проникая в русскую культуру,
стараясь понять ее древние истоки, Рерих все больше и больше увлекался
культурой Востока и в особенности Индии. Как ученого-археолога, его
интересовали проблемы взаимодействия культур Востока и Запада, Индии и России.
Он был убежден в том, что в глубокой древности существовал общий источник,
сформировавший славянскую и индийскую культуру. Рерих стал думать об экспедиции
в Индию и Центральную Азию.
Весной 1913 года в Париже произошла
встреча, которая многое решила в его судьбе. В этом городе долгие годы жил и
работал русский востоковед и археолог Виктор Викторович Голубев. Из Франции
легче было попасть в те страны Азии, которыми он занимался. Многие из этих
стран были колониями Франции, Англии, Голландии. Колониальные власти неохотно
впускали русских востоковедов. Французский паспорт спасал Голубева от многих
осложнений и неприятностей. Возможно, именно пример Голубева подсказал Рериху
тот единственный путь, который приведет его в Индию. Путь этот начинался со
“стартовой площадки” третьей страны.
В тот весенний день оба они, Рерих и
Голубев, рассматривали коллекцию Виктора Викторовича, которую тот привез из
Индии. Вернее, рассматривал и спрашивал Николай Константинович, а Голубев
отвечал на вопросы. Они долго стояли у снимков фресок пещерных храмов Аджанты,
затем перешли к другим экспонатам. Рерих осторожно и бережно касался их,
пристально разглядывал и как будто о чем-то размышлял. Через какое-то время он
перестал задавать вопросы и уже невнимательно слушал объяснения Голубева.
Движения его стали стремительны, во всем облике художника чувствовалась
взволнованность, как будто какая-то неотступная мысль завладела всем его
существом и заставляла быстро переходить от одного экспоната к другому, а потом
вдруг надолго замирать у каких-то из них. Голубев с удивлением поглядывал на
Рериха, которого он знал как человека спокойного и выдержанного. Взволновала же
Николая Константиновича перспектива, которую ему подсказала коллекция Голубева,
— “от русской жизни пройти по новому направлению к истокам индийского искусства
и жизни”. Тогда в Париже оба они всерьез принялись обсуждать планы будущей
экспедиции в Индию. Рерих торопил Голубева. Он боялся, что французские ученые
поймут то, что сделал Голубев, и сами займутся поиском общих истоков славянской
и индийской культуры. Но французы не поняли. Не до конца понял это и сам
Голубев. Вскоре он забыл об этом разговоре. Его влекла уже новая страна...
Но для Рериха с того момента будущая
экспедиция стала столь неизбежной, как и тот “великий индийский путь”, о
котором писал художник в год парижской встречи. Индия и Восток уже задышали на
его полотнах в неясных еще образах-видениях, образах-предчувствиях. Октябрьская
революция застала Николая Константиновича в Сердоболе (Сортавале). К тому
времени Рерих был уже известным и признанным художником, крупным деятелем
русской культуры. В Сердоболе Рерих вместе с семьей, женой Еленой Ивановной и
двумя сыновьями Юрием и Святославом, жил с 1916 года. У него была хроническая
пневмония, и врачи рекомендовали художнику чистый воздух Карелии. В 1918 году
Финляндия закрыла границу с Советской Россией. Формально Рерих оказался
отрезанным от Родины. Начался зарубежный период его жизни. Но сразу нужно
сказать, что Рерих считал этот период временным. Он бережно хранил свой
российский паспорт и решительно отказывался иметь какие-либо отношения с
русской эмиграцией. В то же время он прекрасно понимал, что пребывание за
рубежом дает ему возможность осуществить свою давнишнюю мечту об экспедиции в
Индию. Из Советской России попасть в Индию в те годы было совершенно
невозможно. Рерих начал поиск “стартовой площадки”. Ею волею судеб оказалась
Америка. Культурные начинания Рериха в этой стране были поддержаны выдающимися
художниками, такими, как Рокуэлл Кент, Джон Слоун, Уильям Зорах и другими. В
Нью-Йорке удалось организовать музей, где были выставлены полотна русского
художника. С появлением музея возникли и материальные возможности для
организации экспедиции. Музей финансировал будущую экспедицию, которая пошла
под американским флагом. Это обстоятельство и было зафиксировано тибетским
чиновником в вышеупомянутом донесении как “король Амери”.
В 1923 году все четверо Рерихов
прибыли в Индию. Эта страна стала начальным и конечным пунктом
Центрально-азиатской экспедиции. В ней русский художник провел всю оставшуюся
жизнь. Там он заложил первые камни в фундамент советско-индийского
сотрудничества. Там же и умер в 1947 году, ожидая визу для возвращения на
Родину. “Велик вклад Николая Константиновича Рериха, — писал вице-президент
Академии художеств СССР В. С. Кеменов, — в сокровищницу мировой культуры,
искусства и науки, в развитие взаимопонимания между народами, в укрепление
мира. Самоотверженная жизнь Рериха поражает многообразием, целеустремленностью
и масштабом его деятельности. В личности Рериха слились многие достоинства.
Замечательный художник, яркий, своеобразный, работавший в разных областях
изобразительного искусства — в станковой и монументальной живописи, театре,
графике, декоративно-прикладном искусстве, — Рерих создал около семи тысяч
произведений. Мыслитель, гуманист, ученый, историк культуры, поэт, писатель,
художественный критик, отважный путешественник-исследователь неизвестных науке
районов Центральной Азии. Выдающийся общественный деятель, инициатор
международного движения, направленного в защиту культурных ценностей в случае
войны, получившего название “Пакт Рериха”. Страстный приверженец идеи мира,
внесший особенно большой вклад в укрепление дружбы между народами Советского
Союза и Индии, где он прожил вторую половину своей жизни”.
Но вернемся к 1923 году, к тому
моменту, когда идущий из Марселя пароход “Македония” вошел в гавань Бомбея.
Среди пассажиров, сошедших с трапа, был и Н.К. Рерих с семьей. Первые шаги по
индийской земле потрясли его, но и в чем-то разочаровали. “Неужели Индия? — записал
он в своем дневнике — Тонкая полоска берега, тощие деревца. Трещины иссушенной
почвы”. На индийской равнине Рерихи оставались недолго Они стремились туда, где
вознесли свои снежные пики высочайшие горы мира — Гималаи. Как яркие
сновидения, прошли перед их глазами пещерные храмы Элефанты, Аджанты, Эллоры,
старинные города Дели, Агра, Джайпур, Бенарес, Сарнатх. Через шумную и жаркую
Калькутту они прибыли в Дарджилинг Курортный английский городок, центр чайной
промышленности, стоял в предгорьях Восточных Гималаев. К северу от Дарджилинга,
совсем рядом, находилось небольшое гималайское княжество Сикким. В ясные,
погожие дни над городом возникал гигантский снежный массив священной
Канченджанги. Здесь, в этих горах, и началась практическая подготовка к Центрально-азиатской
экспедиции. Затерянное же в Гималаях княжество Сикким стало первым этапом
экспедиционного маршрута. Пройдя от Дарджилинга по руслу Рангита, небольшой
экспедиционный отряд вошел в Сикким. Княжество представляло собой уникальную
картину и в природном и в культурном отношениях. Здесь, на небольшой территории
были представлены почти все климатические пояса нашей планеты, начиная от
субтропического и кончая арктической зоной вечных снегов. “Разнообразен земной
мир, — писал Рерих о Сиккиме — Суровая лиственница стоит рядом с рододендроном.
Все столпилось. И все это земное богатство уходит в синюю мглу гористой дали.
Гряда облаков покрывает нахмуренную мглу.
Странно, поражающе неожиданно, после
этой законченной картины увидеть новое надоблачное строение. Поверх сумрака,
поверх волн облачных сияют яркие снега. Бесконечно богато возносятся вершины
ослепляющие, труднодоступные. Два отдельных мира, разделенные мглою”. На
маршруте экспедиции лежали старинные монастыри: Пемайанцзе, Ташидинг,
Сангачелинг, Дублинг. Николай Константинович подолгу беседовал с их
настоятелями, встречался с ламами, отшельниками и мудрецами. Монастыри
принадлежали секте Красных шапок, высокие ламы которой считались хранителями
древних тайных знаний Легенды связывали источник этих знаний со священной
Канченджангой, Горой Пяти сокровищ За легендами и мифами стояла какая-то
неизвестная еще реальность. Но русский художник соприкоснулся с этой
реальностью и отразил ее в своих сиккимских полотнах. Реальность была похожа на
легенду. Окончательный маршрут Центрально-азиатской экспедиции был разработан
здесь, в Сиккиме. Николай Константинович и Елена Ивановна, общаясь с мудрецами
и хранителями тайных знаний, сумели четко определить цели экспедиции. “Кроме
художественных задач, — отметил впоследствии Рерих, — в нашей экспедиции мы
имели в виду ознакомиться с положением памятников древностей Центральной Азии,
наблюдать современное состояние религии, обычаев и отметить следы великого
переселения народов. Эта последняя задача издавна была близка мне”.
Весной 1925 года Рерих с женой и
старшим сыном Юрием Николаевичем, востоковедом, прибыли в Кашмир. В Сринагаре
они остановились в старом английском отеле “Недоу”. Однако, большую часть
своего времени проводили в поездках по княжеству. Первые впечатления от Кашмира
были яркими и незабываемыми. “Здесь и Мартанд, и Авантипур, связанные с
расцветом деятельности Авантисвамина. Здесь множество развалин храмовшестого,
седьмого, восьмого веков, в которых части архитектуры поражают своим сходством
с деталями романеска. Из буддийских памятников почти ничто не сохранилось в
Кашмире, хотя здесь жили такие столпы старого буддизма, как Нагарджуна,
Асвагоша, Ракхшита и многие другие. Здесь и трон Соломона и на той же вершине
храм, основание которого было заложено сыном царя Ашоки”.
В Кашмире на пути экспедиции
возникли первые препятствия. Ее продвижению мешали.
С большим трудом было получено
разрешение на Ладак. Из Сринагара в главный город Ладака—Ле вела старинная
караванная дорога. По ней в конце августа 1925 года экспедиция вошла в Ладак.
“Пройдя ледяные мосты над гремящею рекою, прошли как бы в иную страну. И народ
честнее, и ручьи здоровые, и травы целебные, камни многоцветные. И в самом
воздухе добрость. Утром крепкие заморозки. В полдень ясный сухой жар. Скалы пурпурные
и зеленоватые Травы золотятся как богатые ковры. И недра гор, и приречный ил, и
целебные ароматные злаки — все готово принести дары. Здесь возможны большие
решения”. В отличие от мусульманского Кашмира Ладак был буддийским. Здесь
сохранилась основа древней традиционной культуры. Рерих зарисовывал и
исследовал старинные крепости и монастыри, древние святилища и наскальные
рисунки, неизвестные погребения и старинную одежду. Ле стоял на пересечении
древних караванных путей. Сюда стекалась странствующая, кочевавшая и
торговавшая Азия. Караваны везли товары из Индии, Китая, Тибета, Афганистана.
Приходили ламы в красных одеяниях. Они торговали тибетскими реликвиями и
талисманами. Мелькали черные и голубые тюрбаны балтов, степенно прогуливались
по узким улочкам города длиннобородые аксакалы из Синьцзяна. Время от времени
возникали странно и причудливо одетые хранители древних знаний. Отсюда вели
пути в священную Лхасу и Китайский Туркестан (часть китайской провинции
Синьцзян). Над городом сверкали вечные снега Каракорума Осенью того же года
экспедиционный караван покинул Ле и направился к белоснежному хребту.
За Каракорумом кончались Гималаи, и
начиналась громадная древняя равнина, опаленная и иссушенная по краям великими
пустынями Азии. За двенадцать дней экспедиция прошла пять перевалов. На ее пути
было все: обледеневшие отвесные скалы, метели на перевалах, горная болезнь,
жестокий мороз, при котором стыли руки, и нельзя было ни рисовать, ни писать,
тропы, усеянные костями погибших караванов, снегопады и пронизывающие ветры,
сердечная недостаточность и лошади, срывающиеся в ледяные расселины. Когда
прошли горы, в розовой мгле возникла великая пустыня Такламакан. На китайском
пограничном пункте у них проверили паспорта. Засыпанная песком дорога вела на
Хотан. Экспедиционный караван шел по Великому шелковому пути. Пустыня дышала
жаром. По дороге попадались войлочные юрты киргизов, глинобитные домики,
мазары, грязные и пыльные поселки. Рерих расспрашивал о древних городах, о
буддийских храмах, некогда стоявших здесь. Но никто ничего о них не знал.
Седобородые аксакалы качали головами и вздыхали.
В Синьцзяне было неспокойно, ползли
слухи о произволе, чинимом хотанским амбанем.
К середине октября экспедиция
подошла к Хотану. Пыльный, шумный город производил удручающее впечатление.
Ничего подходящего для стоянки найти не удалось. Расположились в саду, в самом
центре города. Толпы любопытных бездельников, одетых в живописные лохмотья,
осаждали прибывших. Они шумели, мешали отдыхать, не давали работать.
Николай Константинович и Юрий
Николаевич нанесли визит даотаю, хотанскому губернатору. Во время визита за их
спинами стояли вооруженные охранники. Губернатор Ма, разыгрывая гостеприимного
хозяина, вежливо улыбался и щурил узкие глаза. И было что-то двусмысленное и скользкое
в этом губернаторском прищуре. Через несколько дней власти не признали
китайского паспорта Рерихов и потребовали паспорт царской России. У них
отобрали оружие, запретили вести научную работу и рисовать. Солдаты пришли с
обыском. Экспедицию фактически арестовали. Потянулись томительные дни ожидания
и бесполезных переговоров. Телеграммы, которые посылал Рерих, сообщая о
бедственном положении экспедиции, возвращались обратно.
Наступила зима. Снег покрыл унылые
окрестности Хотана. “Надо суметь уехать. Несмотря на морозы надо ехать”, —
записал Николай Константинович в своем дневнике. Они наняли верблюдов, нашли
проводников. Приготовили красно-желтое знамя с черной надписью: “Ло,
американский художественный офицер”. Но вырваться не удалось. Путешественники
оказались узниками тупого даотая и невежественного, жестокого амбаня. Наконец,
с большим трудом Николаю Константиновичу удалось найти надежного человека и
отправить с ним письмо советскому консулу в Кашгар. “Уважаемый господин консул!
— писал он. — Из прилагаемых телеграмм Вы увидите, что наша экспедиция, о
которой Вы уже могли слышать, терпит притеснения со стороны китайских властей
Хотана. Мы уверены, что во имя культурной цели экспедиции Вы не откажете в
своем просвещенном содействии. Не найдете ли возможным известить соответственно
власти в Урумчи, а также послать прилагаемые телеграммы через Москву”.
Советский консул немедленно принял меры.
Синьцзянский генерал-губернатор
издал приказ об освобождении экспедиции. В конце января 1926 года экспедиция
покинула Хотан и к февралю достигла стен Кашгара. После Кашгара вновь началась
пустыня. Мерный ход каравана убаюкивал, навевал свободные, широкие мысли. “...
Мы опять в пустыне. Опять вечерние пески лиловые, опять костры... На песке
пестрые кошмы. Веселые языки пламени красно и смело несутся к бесконечно
длинным вечерним тучам”. Теперь путь вел на север. Туда, где через пустыни и
горы протянулась заповедная граница. Рерих много думал о предстоящей встрече с
Родиной. Он не представлял себе, какой она стала. Ночлеги были спокойными. Все
как будто благоприятствовало им. И Николай Константинович снова находил для
увиденного точные и образные слова. “Золотое, слегка притушенное солнце долго
касалось зубцов дальних гор и ушло, оставив мягкий огневой столб. За этими горами
русская земля. Сегодня песен нет. Поселок тих. За околицей на равнине наши
палатки. Сверху глядит Орион”.
В Урумчи Рерих связался с советским
консулом Быстровым. Вскоре пришло разрешение на въезд в Советскую Россию,
подписанное наркомом иностранных дел Г.В. Чичериным. Рерих оставил консулу на
хранение свой дневник и завещание. Он не был уверен, что экспедиция
благополучно дойдет до советской границы. В случае гибели экспедиции все ее
имущество и картины переходили советскому правительству. Из Урумчи экспедицию
провожали советский консул и его сотрудники.
На дорогах снова было неспокойно.
Время от времени на гребнях гор появлялись всадники. Они что-то высматривали,
но к каравану не приближались. Экспедиция продвигалась осторожно, высылая
вперед разведчиков. Зорко следили за неизвестными всадниками, держали
заряженными винтовки и револьверы. Нефритовые горы миновали благополучно. За
ними появился Тарбогатай. На последнем китайском пограничном посту их особенно
долго и придирчиво осматривали. Из-за этого пришлось заночевать. Взошла луна и
залила голубым светом окрестные горы. За ними, совсем близко, лежала граница
СССР.
А на следующий день: “Здравствуй,
земля русская, в твоем новом уборе!” Навстречу прибывшему каравану вышел
вежливый и подтянутый начальник погранзаставы. Красные звезды горели на
фуражках пограничников. 29 мая 1926 года Центрально-азиатская экспедиция
пересекла советскую границу в районе озера Зайсан. Первая встреча с людьми
новой России ошеломила и обрадовала. “Приходят к нам вечером, до позднего часа
толкуем о самых широких, о самых космических вопросах. Где же такая пограничная
комендатура, где бы можно было бы говорить о космосе и мировой эволюции?!
Радостно. Настоятельно просят показать завтра картины и потолковать еще. На
каком пограничном посту будут так говорить и так мыслить?!”
13 июня Рерихи прибыли в Москву.
Николая Константиновича приняли два наркома: Г. В. Чичерин и А. В. Луначарский.
Оба проявили большой интерес к экспедиции, детально расспрашивали о пройденном
пути, обещали поддержку. Из Москвы двинулись через всю страну к Алтаю. Николай
Константинович воочию увидел, как изменила революция Россию. Никакие трудности
и сложности, которые переживала в те годы страна, не заслонили от него ни
пафоса созидания, ни строительства новой культуры, ни формирования нового
сознания, свободного от предрассудков. Летом 1926 года экспедиция прибыла на
Алтай. Здесь только совсем недавно отгремела гражданская война. Белогвардейские
банды откатывались на Алтай из Сибири, пытаясь укрыться в горах. Их ликвидация
была драматической и кровавой. “Все носит следы гражданской войны, — отметил
Рерих. — Здесь на Чуйском тракте засадою был уничтожен красный полк. На вершине
лежат красные комиссары. Много могил по путям, и около них растет новая, густая
трава”.
В своем экспедиционном дневнике
Николай Константинович писал о кооперативах, новых машинах, о хозяйственном
значении Алтая. “Эта строительная хозяйственность — нетронутые недра,
радиоактивность, травы выше всадника, лес, скотоводство, гремящие реки, зовущие
к электрификации, — все это придает Алтаю незабываемое значение”.
Староверческое село Верхний Уймон
стало штаб-квартирой экспедиции. Рерихи поселились в доме Вахрамея Атаманова,
который согласился быть их проводником. Они собирали минералы, интересовались
целебными травами, обследовали древние курганы, любовались наскальными
рисунками. Внимание художника неизменно приковывала белоснежная гора Белуха и
легенды, связанные с нею. Легенды эти были таинственны и загадочны. В них
сквозило что-то недосказанное и запретное. Отзвуки необычных событий, намеки на
великих странников, слухи о тайных местах в горах и, наконец, рассказы о
чудесной стране Беловодье — все это сплеталось в причудливые узоры народной
фантазии и полузабытой реальности. Рерих искал следы этой реальности, которые
давали о себе знать самым неожиданным образом. “В светлице рядом на стене
написана красная чаша. Откуда? У ворот сидит белый пес. Пришел с нами. Откуда?
Белый Бурхан есть ли он Будда или иной символ? В области Ак-кема следы радиоактивности.
Вода в Ак-кеме молочно-белая. Чистое беловодье. Через Ак-кем проходит
пятидесятая широта”. Кажется, что сведения, сообщенные Рерихом, носят
отрывочный характер. Но знания, приобретенные художником в долгом путешествии,
позволяют ему связывать воедино разрозненные факты. Староверческое Беловодье и
буддийская Шамбала — источник один. Извечная мечта человека о стране
справедливости. Алтайский Белый Бурхан напоминает индийского Будду. Может быть,
он когда-то проходил по Алтаю? Ведь Алтай и Гималаи — единая горная система.
Бесконечны ходы неизведанных пещер. “От Тибета через Куньлунь, через Алтын-таг,
через Турфан, “длинное ухо” знает о тайных ходах. Сколько людей спаслись в этих
ходах и пещерах! И явь стала сказкой. Так же, как черный аконит Гималаев превратился
в жар-цвет”... А несколько позже он скажет: “О снеговых вершинах Белухи
свидетельствуют снега Гималаев”. Так возникал замысел книги о
Центрально-азиатской экспедиции — “Алтай-Гималаи”.
19 августа 1926 года экспедиция
двинулась через Бийск на Улан-Удэ, оттуда в Монголию. Урга, столица Монголии,
стояла на равнине, окруженной горами. Сверкали золоченые крыши буддийских
храмов. На площади города скакали всадники революционной армии. Марширующие
отряды проходили по узким улицам. Иногда солдаты пели.
Чанг Шамбалин Дайн. Северной Шамбалы
война. Умрем в этой войне, Чтобы родиться вновь Витязями Владыки Шамбалы.
Николай Константинович узнал, что
песню написал вождь монгольской революции Сухэ-Батор. В этой песне древняя
легенда как бы слилась с тем революционным динамизмом, который охватил
старинный город. Сверкнула еще одна грань реальности. Он подарил правительству
новой Монголии свою картину. Картина называлась “Великий всадник” или “Ригден
Джапо — Владыка Шамбалы”. Полотно напоминало жизнь самой Монголии. В ней
слились воедино традиционное и новое. В алых облаках по небу мчался всадник на
красном коне. Всадник трубил в раковину, и лицо его было похоже на храмовую
маску. Впереди него, как вестники Грядущего, летели красные птицы.
Здесь, в Урге, предстояло решить,
каким путем идти на Тибет. Дороги из Монголии были ненадежны. В степях и горах
пограничных районов на караваны нападали воинственные тибетские племена и шайки
бродячих разбойников. Пржевальский и Козлов шли из Урги на Тибет через горы
Гурбун, Сайхан, Алашань. Теперь этот путь был закрыт. Оставалась караванная
дорога на Юмбейсе-Аньси. Информация об этой дороге была крайне скупа. Но выбора
не было. Перед выходом на Тибет предстояло пополнить состав экспедиции, набрать
надежных проводников, вооружить их и, наконец, обучить обращению с этим
оружием. Часть оружия и снаряжения Рерих получил из запасов, которые были
оставлены в Урге экспедицией Козлова. Пока шла подготовка, Николай
Константинович налаживал связи с Лхасой. Загадочный и далекий город стоял
где-то там за монгольскими степями, пустыней Гоби, Гималайскими хребтами.
Торговый караван повез письма из Урги в Лхасу. Ответ прибыл через три месяца.
Центрально-азиатской экспедиции Рериха разрешили войти в Тибет и посетить
Лхасу. Но Рерих знал, что в священном городе ведут себя не всегда логично.
Незадолго до этого в Лхасу не пропустили русского путешественника Козлова,
имевшего личное приглашение далай-ламы.
В апреле 1927 года экспедиция
покинула Ургу и направилась к реке Тола. С трудностями, но без особых
приключений добрались до пустыни Гоби. Она не была похожа на Такламакан. В Гоби
не было ее давящей беспощадности.
Дорога, шедшая через Гоби, была
пустынна. За все время пути они встретили несколько подозрительных всадников и
китайский караван. За Аньси пополнили запасы продовольствия и двинулись к
Цайдаму. У Шарагола экспедиционный лагерь смыло селевым потоком. Погибла часть
экспедиционного имущества и часть коллекций.
За время дальнейшего пути
происходили разные события, но одно из них запомнилось Николаю Константиновичу
больше всех. В один из дней в лагере появился всадник. “Его золототканое
одеяние, новая желтая шапка с красными кистями были необыкновенны. Он быстро
вошел в первую попавшуюся палатку, оказавшуюся палаткой доктора, и начал спешно
говорить нам, что он друг, что на перевале Нейджи нас ждут 50 враждебных
всадников. Он советует идти осторожно и выслать передовые дозоры. Также быстро,
как вошел, он вышел и ускакал не называя своего имени”.
Переход через Цайдам начался 19
августа. Экспедиция продвигалась по короткому, еще не известному пути. Цайдам
был покрыт соляными болотами. Пришлось идти по ненадежной соляной корке.
Переход продолжался и ночью. Останавливаться было нельзя. И только на следующее
утро вновь начались пески. Вдали синели горы, за которыми был Тибет. Экспедиция
вошла на территорию племени голоков, которые не подчинялись ни китайскому
губернатору, ни Лхасе. Голоки появились в первом же ущелье. Вестник в
золототканом кафтане сказал правду. Экспедицию ждала засада. Караван остановился,
дожидаясь, когда подтянутся идущие сзади. К противнику были направлены
парламентеры. Вид вооруженного каравана охладил пыл нападающих. С криками и
гиканьем они исчезли в утреннем тумане. Юрий Николаевич раздал охране
дополнительные патроны.
Был уже сентябрь, и Тибет встретил
экспедицию буранами и мокрым снегом. Караван поднялся на перевал Танг-ла.
Оттуда открылся вид на Тибетское нагорье. От горизонта до горизонта тянулись
снежные хребты, похожие на волны застывшего моря. Воздух был сухим и разреженным.
Когда экспедиция вошла в долину Шенди, ее остановил отряд тибетских солдат.
Остальное уже описано в начале статьи.
Центрально-азиатская экспедиция
вернулась в Индию в 1928 году. В конце этого года Рерихи поселились в Западных
Гималаях в долине Кулу. Там же ими был организован Институт гималайских
исследований. Институт назвали “Урусвати” — “Свет Утренней звезды”. В кедровой
роще, где расположились здания Института, началась обработка материалов и
коллекций, собранных во время Центрально-азиатской экспедиции.
Долгое время Центрально-азиатская
экспедиция Н.К. Рериха как бы выпадала из поля зрения географов, историков,
востоковедов. Несколько статей, появившихся в связи со столетием со дня
рождения Рериха, были только первыми шагами в деле ее изучения. Теперь, когда
мы серьезно приступили к изучению литературно-художественного наследия Николая
Константиновича, значение сделанного им возрастает год от года.
Центрально-азиатская экспедиция по
праву может претендовать на особое место среди экспедиций XIX и XX веков. Пожалуй, ни одна
из известных нам экспедиций не была снабжена таким количеством первоклассного
художественного материала, как экспедиция Рериха. Картины, написанные
выдающимся художником как во время Центрально-азиатской экспедиции, так и после
нее, не были прямой иллюстрацией пройденного маршрута, какими обычно бывают
экспедиционные зарисовки или фотографии. Рериховские полотна не только
дополняли собранный экспедицией материал, но и являлись самостоятельной частью
этого материала, без которой он оказался бы неполным и незавершенным. Кистью
написавшего эти полотна, водила рука не только художника, поддающегося
свободному полету фантазии и прихотям вдохновения, но и точная рука ученого. И
тот и другой как бы слились в одном человеке. Художник давал в картинах научную
информацию, а ученый обладал художественным прозрением и интуицией. Об одной из
таких картин крупнейший советский археолог академик А. П. Окладников писал:
“Что касается бронзового и железного веков, то картина Н. К. Рериха “Меч Гесера”
археологически точно воспроизводит наскальный рисунок, послуживший прототипом
для нее, и позволяет провести определенную датировку. Это характерный меч или
кинжал эпохи плиточных могил. Такие кинжалы нередко встречаются за Байкалом и в
Монголии на тех же оленных камнях, как важнейшее оружие древнего воина второй и
первой половины I тысячелетия до нашей эры”.
На картинах Рериха мы не найдем
подробного и систематического отображения всех деталей пройденного пути. Скорее
мы видим на них какие-то культурно-исторические моменты или своеобразные вехи,
которые Рерих считал важными для себя и привлекал к ним внимание других. Эти
вехи шагали из картины в картину, образуя стройную, но загадочную цепочку
событий, мест, людей, памятников, сюжетов малоизвестных легенд и сказаний.
Горы, выписанные кистью великого мастера, составляли неотъемлемую часть многих
полотен и как бы сами по себе тоже являлись вехой.
Этот странный и необычный “метод
вех”, которыми Рерих так неожиданно метил Время и Пространство, явно присутствовал
и в его экспедиционных дневниках. Именно по этой причине и “Алтай—Гималаи” и
“Сердце Азии” не были похожи на путевые заметки и записи других
путешественников. При первом взгляде они производили впечатление какой-то
отрывочности и даже разбросанности. Воедино этот материал связывала авторская
концепция, которая присутствовала где-то в глубине его композиционной
постройки.
Для анализа исторической концепции
Рериха важное значение имеют ряд его высказываний, определяющих подход
художника к исследованию самого культурно-исторического материала. “Никакой
музей, — записал Рерих в одном из своих экспедиционных дневников, — никакая
книга не дадут права изображать Азию и всякие другие страны, если вы не видели
их собственными глазами, если на месте не сделали хотя бы памятных заметок.
Убедительность, это магическое качество творчества, необъяснимое словами,
создается лишь наслоением истинных впечатлений действительности. Горы везде
горы, вода всюду вода, небо везде небо, люди везде люди. Но тем не менее, если
вы будете, сидя в Альпах, изображать Гималаи, что-то несказуемое, убедительное
будет отсутствовать”.
“Истинные впечатления
действительности” лежали в основе всего творчества Рериха. Они уводили его от
традиционных исторических схем, от устоявшихся в науке многолетних
предрассудков. “Главная наша задача, — писал он, — изучать факты честно. Мы
должны почитать науку, как истинное знание, без предпосылок, ханжества,
суеверия, но с уважением и мужеством”. Путь отрицания существующих фактов и
явлений Рерих справедливо считал самым неплодотворным в науке и видел в этом
признак невежества. Такое научное невежество нередко преграждало путь открытию,
а иногда и становлению целой области науки. “Все должно быть выслушано и
принято. Безразлично, в какой одежде или в каком иероглифе принесется осколок
знания”.
Маршрут Центрально-азиатской
экспедиции пролегал по землям древнейших культур Азии. Каждая из этих культур
уже представляла огромное поле для исследования. Рерих не углублялся в
исследование конкретных особенностей какой-либо отдельной культуры, а искал то,
что связывало многие культуры во времени и пространстве. Он искал общее, а не
частное, сходство, а не различие. Его интересовали широкие проблемыпутей
культурного взаимодействия различных народов, механизм преемственности в
формировании многослойных традиционных культур и, наконец, поиск древнейших
источников, создававших целые культурные общности. Иными словами, Рерих вел
свои исследования в широких границах длительных и сложных процессов, созидавших
культурно-историческую общность человечества в целом. Вехи, которые он
расставил в своих картинах и экспедиционных дневниках, были вехами этих
процессов. Выявить точный концептуальный смысл вех можно было только пройдя
маршрут экспедиции.
Разные обстоятельства в разные годы
(1975—1980) приводили автора на маршрут Центрально-азиатской экспедиции.
Удалось пройти Алтай, Монголию, Индию, включая Западные и Восточные Гималаи. И
только китайская часть маршрута оказалась недостижимой. (*Расположение
материала в альбоме не совпадает точно с последовательностью маршрута
Центрально-Азиатской экспедиции. Автор придерживался той очередности, которая
соответствовала его собственному продвижению по маршруту Центрально-азиатской
экспедиции. Это дало возможность сохранить цельность авторского восприятия и
более четко осмыслить сам материал в научном отношении или долгодействующими
элементами и кратковременными, сравнительно быстро исчезающими, оставляющими
следы лишь в памяти живущего поколения).
За прошедшие годы в странах, по
которым в 20-е годы прошла Центрально-азиатская экспедиция Н. К. Рериха, многое
изменилось. Над миром пробушевала Вторая мировая война. Послевоенный подъем
национально-освободительного движения в колониальных странах Азии принес им
независимость. Новые времена, пришедшие на смену колониальному прошлому,
изменили облик этих стран, модифицировали социально-экономические отношения. На
древних землях выросли металлургические и машиностроительные заводы, появились
новые города, по старинным караванным путям прошли современные шоссейные
дороги, система прекрасных коммуникаций связала с внешним миром глухие горные
уголки. За эти годы выросло новое поколение с иной психологией, с иным
отношением к жизни.
Осмысливая эти изменения, я поняла,
что они касались, в первую очередь, политических и социально-экономических
моментов. Что же касается традиционной культуры, то весь этот обширный горный
мир, от Алтая до Гималаев, сохранил ее во всем богатстве и многообразии. Очень
многое из увиденного осталось таким же, как было изображено и описано Рерихом.
На рериховском маршруте передо мной
разворачивался мир непередаваемой красоты и своеобразия. Мир высочайших гор,
необъятных пустынь и степей. “Истинные впечатления действительности” были
яркими, красочными и неожиданными. На меня обрушился поток разнообразной
информации. Я соприкоснулась с древними менгирами и петроглифами Алтая,
Монголии, и Гималаев, осматривала старинные буддийские монастыри, вросшие в
скалы Ладака и Сиккима, исследовала древние святилища горных трактов, где поклонялись
богиням-матерям, мудрым нагам и самой Земле. На камнях их алтарей были вырезаны
знаки и символы, которые уходили в глубь веков, туда, где возникали первые
петроглифы неолита.
Трубили медные длинные трубы в
горных долинах Сиккима, и красноликий древний бог Канченджанга совершал свой
таинственный танец. Белый конь бежал по росписям каменных ступ, и на его седле
горело легендарное “сокровище мира”. Длинными зимними вечерами, усевшись около
очагов, старики рассказывали предания о богах и героях. И эти рассказы звучали
так, как будто все произошло только вчера. В них угадывались уже известные по
картинам и книгам Рериха мотивы. Защитник народа доблестный Гесер совершал свои
подвиги, одинокие путники пробирались в Заповедную страну, где люди жили чисто
и справедливо. Мудрые наги поднимались из своих подводных дворцов, чтобы
научить народ пахать и сеять.
В сумрачных храмовых залах
монастырей на расписных полках хранились старинные рукописи. Некоторые из них
еще не были известны европейским ученым. Снег медленными хлопьями опускался на
развалины древних храмов Кашмира, ложился на высеченные в камне изображения
скифских зверьков и скользил по фантастическим животным, напоминавшим химеры
европейских соборов. Старинные одежды горцев мало походили на костюмы жителей
индийских равнин. Они свидетельствовали об иных, неожиданных связях.
Путешествуя по обширному району
Западных и Восточных Гималаев, я не могла отделаться от ощущения, что нахожусь
в огромном музее под открытым небом. В этом музее не только сохранились, но и
продолжали полнокровно жить древнейшие культурные традиции. Их можно было
наблюдать в религиозных воззрениях, в культовой практике, в народном искусстве
и народном костюме, в разнообразном и богатом фольклорном наследии. Весь
культурно-исторический комплекс Гималаев отличался одной удивительной
особенностью: в нем, как в срезе археологического раскопа, прослеживались все
периоды, начиная от самых древнейших и кончая самыми поздними.
Цепочка культурной преемственности,
не обрываясь, проходила через все слои этого своеобразного среза, и на ней, как
на нити, опущенной в насыщенный раствор, образовывались сверкающие кристаллы
многовековой культурной традиции. Время меняло этнический состав населения
гималайского региона, социально-экономические и формативные условия его
существования. Но оно оказалось бессильным в своей борьбе с твердыми
“кристаллами” культурной традиции. Время смогло их в какой-то степени лишь
видоизменить. “Кристаллы” были сделаны из особого материала, который назывался
непреходящими элементами культуры. В основе этого “непреходящего” или, как мы
иногда говорим, “вечного” лежало коллективное творчество народов, древних и
современных, их культурный и нравственный опыт, их духовные ценности и
многовековые накопления их труда. Культурно-исторический комплекс Гималаев
давал возможность установить соотношения между “непреходящими”.
Материал культурно-исторического
комплекса Гималаев помог определить и осмыслить одно немаловажное
обстоятельство, связанное и с Центрально-азиатской экспедицией и с исторической
концепцией самого Рериха. Николай Константинович пометил своими вехами именно
непреходящие элементы в культурной традиции тех народов, с которыми он имел
дело на экспедиционном маршруте. Эти вехи не утратили своего значения и сейчас.
Как не исчезли и не утратили своего значения старинные крепости и монастыри,
древние святилища и легенды, изначальные земледельческие праздники и культ
солнца.
В исторической концепции Рериха, где
метод вех играл основную роль, важнейшее значение имело также соотношение
временных категорий прошлого, настоящего и будущего. Эти категории, действуя в
рамках “непреходящего” и “преходящего” в культурно-историческом комплексе
человечества, служили Рериху как бы путеводной звездой в его длительном
плавании по бурному океану человеческой истории. “Из древних чудесных ступеней
сложите ступени грядущего”, — писал он в одной из своих работ. И еще: “Ведь и
прошлое и будущее не только не исключают друг друга, но наоборот, лишь
взаимоукрепляют. Как не оценить и не восхититься достижениями древних культур!
Чудесные камни сохранили вдохновенный иероглиф, всегда применимый, как всегда
приложима истина”. В своем экспедиционном дневнике он отметил: “Вчерашнее
случайное становится в линию движения эволюции. А сегодняшнее важное оказывается
просто случайным пережитком”.
Все эти высказывания подтверждают
важное значение для Рериха “непреходящего” или долгодействующего в развитии
человеческой культуры, а также свидетельствуют и об уровне исторического обзора
самого ученого. Среди прочих уровней, с которых можно рассматривать и
исследовать историю человечества, Рерих выбрал уровень культурно-исторической
эволюции. Каждый уровень “обзора” имеет свое преимущество. “Снижение” уровня
сужает обзор, но позволяет видеть конкретные детали и ограниченные во времени
процессы. С борта космического корабля космонавт не замечает отдельных домов и
деревьев на земной поверхности, но может наблюдать зарождение разрушительного
тайфуна, невидимого с земли. Такой космический обзор доступен не каждому. Нужна
особая одаренность самого ученого. У Рериха она была. Высокий уровень “обзора”
Николаю Константиновичу удавалось сохранять даже тогда, когда он спускался в
область конкретной истории сегодняшнего дня. Он остро ощущал историческое
время, видел закономерности, связывающие воедино прошлое, настоящее и будущее,
и умел найти в этом потоке времени то, что было способно к дальнейшему
развитию, то, что составляло “чудесные камни” человеческой культуры.
Устремленный в будущее, стараясь представить себе основные направления
восхождения человечества в процессе эволюции, Рерих закономерно измерял прошлое
и настоящее будущим. Эта мера, носящая для Рериха концептуальный характер,
присутствовала и в его вехах. “Можно знать прошлое, но сознание надо устремлять
в будущее”, — писал он. И еще: “Когда зовем изучать прошлое, будем это делать
лишь ради будущего”. Именно на этом будущем сверкал тот “вдохновенный
иероглиф”, которым он метил камни древних культур и культурных достижений,
расставляя свои вехи.
“Вдохновенный иероглиф” будущего
определил и маршрут Центрально-азиатской экспедиции. Индия, Китай, советская
Сибирь, Монголия, Тибет. Страны, которые находились на разных ступенях
развития, существовали в разных социально-экономических условиях, имели разный
культурно-исторический комплекс. Но маршрут Центрально-азиатской экспедиции
объединил их в одно целое. “Вдохновенный иероглиф” пометил своеобразным знаком
качества камни их древних культур и подтвердил их пригодность для “ступеней
грядущего”.
Материал, собранный экспедицией на
территории этих стран, был осмыслен Рерихом-ученым с широкой
историко-философской точки зрения. Это обстоятельство определило научную
уникальность Центрально-азиатской экспедиции.
Как ученого и как художника Рериха
волновал вопрос об общем источнике древних культур Индии и России. Он искал
этот источник и обнаружил немало его следов. Это обстоятельство, в свою
очередь, дало ему возможность шире посмотреть на проблемы культурной общности
ряда народов. “Гигантские ступы буддизма — погребальные памятники, обнесенные
оградою, те же курганы всех веков и народов. Курганы Упсалы в Швеции, русские
курганы Волхова на пути к Новгороду, степные курганы скифов, обнесенные
камнями, говорят легенду тех же торжественных сожжений, которые описал искусный
арабский гость Ибн-Фадлан”. В развалинах древних индуистских храмов Кашмира
Рерих увидел отчетливые следы романского стиля, связанного с поздними
кочевниками-аланами. В красочных женских костюмах Ладака он обнаружил, что
расшитая шелковая накидка напоминает византийскую, а высокие шапки похожи на
шапки русских бояр. Ладакские металлические пряжки, укрепленные на правом
плече, повторяли скандинавские фибулы. На базарах Кашгара Рерих увидел сундуки
раннего Ренессанса, а в степях Джунгарии вновь вспомнил русскую старину. Его поразил
костюм киргизских всадников. “Киргизы скачут на белых лошадках. На головах
стеганые цветные шишаки — точь-в-точь как древние куаки русских воинов. На
макушке пучок перьев филина. На руке иногда сокол с колпачком на глазах.
Получается группа, входящая и в XII и в XV века”. Русское средневековье смешивалось в степях
Джунгарии со скифской древностью. И Рерих пришел к выводу, что сходства в
культурах разных народов больше, чем различий.
“И наш оптимизм, — отмечал он в
связи с этим, — не является результатом далеких снов, но есть результат
изучения дюжин стран и широкого контакта с различными народами, с совершенно
различной психологией. И, в конце концов, несмотря на эти различия, они едины”.
Это единство объединяло не только
страны Азии, но и различные континенты: Азию и Европу, Азию и Америку. В его
интерпретации путей развития “непреходящих” элементов культуры не оставалось
места ни для европоцентризма, ни для извечного противопоставления Запада
Востоку.
Он поставил свою веху на динамичном
мире ранних кочевников, которые переплели судьбы Востока и Запада и
содействовали их усиленному культурному взаимодействию. Этот мир начал
оформляться где-то на рубеже I и II тысячелетий до нашей эры. Рерих нашел следы
ранних кочевников в Гималаях, в пустыне Гоби, в Джунгарских степях, на Алтае.
Ему были известны результаты раскопок в южно-русских степях, в Сибири и
Монголии. В отличие от многих ученых того времени, считавших кочевников косными
и отрицательно влиявшими на ход мировой истории, Рерих отметил их важнейшую
роль в этой истории. Культурное взаимодействие ранних кочевников с оседлыми
странами, происходившее в противоречивых формах, тем не менее, оказалось мощным
творческим импульсом, создавшим новые качества культур, новые необычные формы в
искусстве, такие, как известный всему миру скифский “звериный стиль”.
Выделяя исторический динамизм, как
один из “непреходящих”, долгодействующих факторов в истории планеты, Николай
Константинович искал подтверждения этому в самых ранних периодах ее истории.
Поэтому его всегда влекли древние миграции народов, как фактор широкого
культурного взаимодействия. На этих миграциях он поставил свою очередную веху.
Следы этих миграций в древности отмечали петроглифы, загадочные мегалиты,
древние погребения. На скалах Алтая, Монголии, Ладака, Китайского Туркестана
были высечены круторогие горные козлы, лучники, пляшущие фигурки. Рерих
протянул нить этих петроглифов до Скандинавии, Венгрии и даже Америки.
Некоторые из этих петроглифов он датировал периодом неолита. Время показало, что
он был прав.
Экспедиция открыла в Тибете
неизвестные до этого мегалитические памятники. Они повторяли конструкцию и
облик мегалитов Франции и Англии. Древние пути народов связывали Восток с
Западом, Азию с Европой и Америкой.
“Вдохновенный иероглиф” рериховских
вех был поставлен не только на памятниках материальной культуры. Фольклор,
духовное наследие народов, был тоже отмечен ими. В богатейшем фольклорном
наследии Азии Рерих обратил наше внимание на те легенды и сказания, где нашли
свое отражение нравственные устремления народов. Устремления к справедливости,
к лучшему будущему, к торжеству добра над злом. Это были “непреходящие” темы
фольклора. Николай Константинович обогатил наши знания азиатского фольклора
народными сказаниями о Майтрейе, будущем Будде — освободителе угнетенных и
униженных, новыми версиями легенд о подвигах героя Гесер-хана и, наконец, целым
циклом малоизвестных сказаний о заповедной стране Шамбале и Беловодье. Стране,
где существует мудрое и справедливое устройство жизни, и где обитают учителя
добра, носители знания, необходимого для лучшего будущего народов.
Коллективный опыт народа,
нравственный и эстетический, заключенный в его фольклоре, в его культурных
традициях, являлся, с точки зрения Рериха, одной из важных движущих сил на пути
культурно-исторической эволюции человечества. Поэтому этот опыт нуждался в
научном осмысливании, в строгом выявлении реальности, стоящей за красочными, а
иногда и просто фантастическими образами мифов, сказаний и легенд. “Так многое
забытое должно быть вновь открыто и благожелательно истолковано языком
современности”, — писал он в одном из своих очерков. Проникая в культурную
традицию различных народов, осмысливая ее с точки зрения будущего, Рерих
отметил ее взаимодействие с социальными и политическими моментами современной
ему Азии. Он был одним из первых, кто выявил влияние этой культурной традиции
на освободительное движение таких стран, как Монголия, Китай, Индия. Он обратил
внимание на традиционные формы этого движения, на переплетение в нем культурных
традиций прошлого и текущих социальных и политических целей. Такую веху трудно
переоценить. Она была связана не только с традиционной культурой, но и с
Октябрьской революцией в России, чье влияние на современный мир и значение для
будущего человечества Рерих прекрасно представлял.
На своих полотнах, в очерках и
дневниках он представил целую плеяду блестящих мыслителей, великих духовных
руководителей, деятельность которых оказала большое влияние на продвижение
человечества по пути культурно-исторической эволюции. “Вдохновенный иероглиф”
стоял на каждом из них. В этом прекрасном ряду величайших личностей планеты
Рерих отвел особое место В. И. Ленину. “В великом Ленине, — записал он в
экспедиционном дневнике, — поразительно отсутствует отрицание. Он вмещал и
целесообразно вкладывал каждый материал в мировую постройку. Именно это
вмещение открывало ему путь во все части света. И народы складывают ленинскую
легенду не только по прописи его постулатов, но и по качеству его устремлений.
За нами лежат двадцать четыре страны, и мы сами в действительности видели, как
народы поняли притягательную мощь Ленина. Друзья, самый плохой советчик —
отрицание. За каждым отрицанием скрыто невежество. А в невежестве вся гидра
контрреволюции.
Знайте, знайте без страха и во всем
объеме. Когда же, наконец, люди выйдут из туманных потемок “мистики” для
изучения солнечной действительности? Когда же извилины сменятся сиянием
простора? Ленин понимал это”.
Все, что ни делал Рерих, было
подчинено этой “солнечной действительности”, будущему “сиянию простора” в самом
широком смысле этого слова. Знак, который был изображен на его Знамени мира,
поднятом в защиту культурных ценностей, тех “чудесных камней”, из которых
слагается будущее, был скупым и выразительным знаком его исторической концепции.
Три малых круга, заключенных в большой. Диалектическое единство прошлого,
настоящего и будущего. Знак связи времен, закономерности культурной
преемственности, необратимости эволюционного восхождения человечества через
труд, творчество и борьбу к “солнечной действительности”. Этот знак и был тем
“вдохновенным иероглифом”, которым Рерих пометил свои культурно-исторические
вехи. Знак “вдохновенного иероглифа” открывал новый аспект в подходе к
историко-культурным проблемам человечества. В этом аспекте главную роль играл
эволюционный уровень “обзора” истории человечества. И поэтому концепция Рериха,
сформировавшаяся на основе Центрально-азиатской экспедиции, была не только
исторической, но и философской.
Многие культурно-исторические вехи,
поставленные Рерихом во время Центрально-азиатской экспедиции и после, являлись
сами по себе открытиями. Каждая из них несла и несет в себе большие возможности
глубинных научных исследований, связанных с изучением Времени, Пространства и
Человека. Диалектический метод, которым пользовался Рерих как историк, его
прогрессивные устремления позволяют нам считать его одним из крупнейших
мыслителей и ученых нашего века. Он указал на ряд важных направлений в
исторической науке, которые потом получили дальнейшее развитие. В определении
этих направлений сыграли свою роль и рериховский дар научного предвидения, и
его точная интуиция, и выношенная в течение всей жизни концепция, в основе
которой лежала глубоко им осознаваемая будущая солнечная действительность
Планеты.
Описание особенностей Центрально-Азиатской экспедиции было бы неполным без упоминания еще одной из них и не менее важной, чем предыдущие. С этой особенностью сталкиваешься буквально в первые же часы пребывания на маршруте рериховской экспедиции. Сталкиваешься с красотой. Весь путь экспедиции был красив. Красота жила в скалах и сверкании горных снегов, в узорных листьях деревьев и голубизне горных рек, в прозрачности горного воздуха и в зыбучих песках, в жемчужных туманах и в разноцветье альпийских лугов. Она жила в людях, в их внешности, в их поступках. Это сочетание Красоты с большой буквы с исторической значимостью мест, по которым проходила экспедиция, поражало, заставляло задумываться и размышлять над ролью тех связей, которые существуют между природой планеты и историей обитающего на этой планете человечества. Мы еще не до конца осмыслили эти связи. Но то, что они существуют, взаимодействуют и взаимовлияют, в этом нет никакого сомнения.
© От Алтая до Гималаев. Фотоальбом. - М.: МЦР, 1998,
изд. 2-е.