В.Лобачев. Стезя духовная

СТЕЗЯ ДУХОВНАЯ

В.Лобачев

650 лет назад,

или когда Преподобный Сергий стал игуменом

Московская Русь буквально оперлась на сеть новых общежительных монастырей и их игуменов - сподвижников и учеников Преподобногo Сергuя. Это было подобно цепной реакции.

«Прежде всего иного, Сергий Радонежский был на земле святым, и специально святым монахом, возродителем и обновителем иночества по всей Руси. Лишь в силу этого он мог стать вдохновителем и государственного, и культурного строительства. Его благое присутствие в истории общего у нас с ним земного отечества, как ни важно, все же вторично; первична святость, первично монашество - корень, из которого вырастает все остальное».

Сначала разъясним, о какой дате, каком событии мы говорим. Основание Троице-Сергиева монастыря можно считать по-разному. В документах прославленной Лавры есть указание, что Сергий игуменствовал с 1344 года. Но из житийных текстов понятно, что речь идет об игуменстве неформальном. Вообще в иноческой жизни Сергия многое было не совсем по правилам. Ну вот он сначала уговорил старшего брата Стефана, к тому времени уже монаха дальнего подмосковного Хотькова монастыря, начать отшельническую, скитскую жизнь. Срубили они на горе Маковец келью и часовенку, и в их маленькой общине Сергий (тогда еще Варфоломей, как родители крестили), по сути, был послушником и духовным учеником брата (который, однако, сам еще ни дьяконского, ни священнического сана не имел). Но вскоре, через год-полтора, Стефан оставляет Маковец - ради Москвы, где входит в столичное окружение митрополитов всея Руси и великих князей. Брат Варфоломей за ним не последовал, а остался пустынножительствовать на прежнем месте. Так в течение какого-то времени он был сам себе наставником. Однако в малой этой пустыньке, в глухом лесу, где общался Варфоломей лишь с птицами да медведем, разрешил митрополит освятить церковь, а самого отшельника постриг в иноки некий иеромонах Митрофан (видно, имевший пастырское служение неподалеку от Маковца). Причем, по Житию, сказал новопостриженику Сергию, что не ему, Митрофану, его, столь знающего, в монашеских правилах и мудрости просвещать.

Далее вокруг Сергия складывается небольшая монашеская община - но в ней нет священника, один лишь иеродиакон. Служат в Троицкой церкви на Маковце и исповедуют братию по случаю окрестные священнослужители. Правда, некоторое время в общине живет пришедший из Смоленской земли, оставивший монастырь, коего был настоятелем, архимандрит Симон. Пришел он «со многими богатствами», на которые была построена новая церковь и келии, «сам же себя отдал в полное подчинение святому» (то есть Сергию).

Жития неоднократно подчеркивают, что Сергий не желал принимать ни священнического, ни тем более игуменского сана. А впоследствии напрочь отказался стать преемником святителя Алексия на митрополии всея Руси. Но тогда, в 1354 году, Маковецкая расширившаяся братия умолила Сергия дать обители настоящее устроение и стать их начальником. Сергий отправился с братией на суд и решение в Переславль-Залесский. Там их ждал, видно, обо всем уже знавший, епископ Афанасий Волынский. В тот год владыка Алексий, назначенный в преемники умершему митрополиту Феогносту, отбыл за утвepждeниeм в Царьград, Афанасий остался его заместителем в Северо-Восточной Руси. Мы не ведаем точной даты, когда Афанасий – в несколько дней! – рукоположил Сергия в дьяконы, священники, а затем в игумены, но, во всяком случае, это было в то же время, когда новопоставленный митрополит Алексий просил патриарха Константинопольского Филофея написать письмо Маковецкому подвижнику Сергию, чтобы тот ввел в своем монастыре древний общежительный устав, или же в то время, когда Алексий уже плыл с этим письмом по бурным, чуть не поглотившим его волнам Черного моря.

Сергий получил патриаршее послание и дары – крест и монашеские одеяния – в 1355 году, причем из рук патриарших послов, специально для этого выпрошенных у Филофея Алексием. Можно представить себе их удивление, когда они наконец-то добрались до цели своей миссии: глухомань, скромные деревянные постройки, пастырь в рубище...

Согласитесь, очень все странно складывалось. И, думается, странность та была даже умышленная - со стороны Алексия и Стефана, ставшего его соратником. Однако и Сергий в своем завещании ученикам скажет такую заповедь: «Страннолюбuя не забывать», - имея в виду не только странничество и странников, но и «странность» как особость пути в жизни. Угадать в Сергии будущего «игумена Земли Русской», может, и не было таким уж чудом – чудом был сам Маковецкий отшельник: известно, как притягивал он к себе людей, какое доверие к нему питали. Но надо было не побояться довериться своей интуиции, ведь миссия новому игумену предстояла государственно-важная.

Действительно, Московская Русь буквально оперлась на сеть новых общежительных монастырей и их игуменов - сподвижников и учеников преподобного Сергия. Это было подобно цепной реакции. Вспомним лишь такой факт: из Москвы в Белозерский край приходят иноки Кирилл и Ферапонт. Но - «жаждая полного безмолвия», молитвенного уединения - вскоре разлучаются, каждый живет в своей пустыньке. А затем всем известное: вокруг них собирается братия, возникают знаменитые монастыри... Как мы знаем, цепная реакция происходит от расщепления ядра: внутренняя энергия, освобождаясь, обращается во внешнюю, идет лавинообразный процесс... Что же такое «расщепилось» на Руси в XIV веке?

Почему монастыри и подвижники-монахи смогли стать тем, чем стали - в освоении земель, в пepeдовом хозяйствовании, в «обращении» соседей-иноплеменников на Cевере, в университетской, академической по охвату книжности? Того разбега хватило на три-четыре века (не забудем, например, устроенный и Петром I в новой столице Александро-Невский монастырь). То была эпоха активного призыва монахов и в политику. Вот как представил Сергиевы странствия по делам государства Московского современный историк, кропотливый реконструктор жизни и деяний Сергия Н.С. Борисов: «Этот странный посол являлся в княжеские терема в покрытой дорожной пылью старой заштопанной рясе. Своей тихой речью и неотступным пронзительным взглядом он приводил в смущение самых дерзких и своевольных князей. За ним стояла не только московская боевая сила, не только митрополичье проклятье, но и еще что-то неведомое, нездешнее, чего князья не понимали и потому боялись более всего. Рассказывали, что Сергию в церкви прислуживают ангелы, что ему послушны животные и птицы, что одним своим словом он может воскресить мертвого и убить живого».

О той же странности писал и С.С. Аверинцев в 1992-м - Году Преподобного Сергия, когда отмечали 600-летие преставления святого: «Когда речь заходит о Преподобном Сергии Радонежском, чаще всего привычно поминают его роль в государственном становлении Руси: труды по предотвращению новых междоусобиц, в особенности же благословение, данное князю Дмитрию Донскому перед битвой на поле Куликовом. Слов нет, это очень важная тема». Но, замечает далее ученый: «Прежде всего иного Сергий Радонежский был на земле святым, и специально святым монахом, возродителем и обновителем иночества по всей Руси. Лишь в силу этого он мог стать вдохновителем и государственного, и культурного строительства. Его благое присутствие в истории общего у нас с ним земного отечества, как ни важно, все же вторично; первична святость, первично монашество - корень, из которого вырастает все остальное».

Священник Павел Флоренский писал в работе «Моленные иконы Преподобного Сергия»: «В одной («Одигитрии».– Ред.) представлено Божественное, легкою стопою спускающееся долу; в другой – человеческое, усилием подвига вырубающее себе в граните ступени восхождения... Божия благодать, даром даваемая, и человеческий подвиг духа, усилием завоевыемый, – таковы два духовных первообраза, две идеи, ... которые направляли внутреннюю жизнь древнего молебщика пред этими иконами, Преподобного Сергия».

Почему? С.С.Аверинцев поясняет: «Все мы столько наслышаны о «социальных закономерностях», о «законах общества»... Проблема, однако, в том, что законы общества вправду существуют - и действуют они всегда против духовной жизни, против христианства. Недаром Писание именует Диавола князем мира сего... Самое смертельное для христианства - даже не грех. Не так страшно, пока грех есть нечто «из ряду вон выходящее», пока грешник знает, и его братья по вере знают, что с ним, грешником, дело не в порядке. Самое смертельное - это посредственность. Никакого «из ряду вон»: посредственность и есть этот самый «ряд». Вроде бы все в порядке - и все неживое. Не Бог зовет - а «так принято»: вместо духовной реальности социальная условность».

В эпоху Сергия иноками часто и становились те, кто «из ряду вон». Сам преподобный на своей этой отстраненности и настаивал, не желая священноначальствовать. Но от служения Отечеству ни он, ни подобные ему отказаться не могли. То были времена даже не античеловеческих «социальных закономерностей», но более всего социального беззакония. И за правду могли бороться неправдой, и собственные клятвы преступать. Времена социальных бедствий, настигающих не только смердов, но и, скажем, ростовских бояр – родителей Сергия и Стефана или бояр черниговских – родителей святителя Алексия. И те, и другие – вынужденные эмигранты внутри Руси.

Святость, подвижничество оказались востребованными. И Русь процвела - несмотря на враждебное окружение, внутреннюю брань, разруху...

Когда-то, в древности, в раннехристианские века лаврой называли поселение, улицу – малую общину. Или просто улицу, где стоит храм. С такой лесной просеки начиналась и Сергиева обитель. С «малого» - с самого себя, с подобных. Община на Маковце проходила все этапы истории монашества, проходила с трудами, лишениями, не без внутренних ссор. И со временем получила почетное имя Лавры, которое давно уже стало обозначать не малое, а выдающееся. Официально Троице-Сергиев монастырь получил это звание в 1744 году, 400 лет спустя после той даты, которую монастырские хроники сочли временем, когда община вокруг Сергия уже сложилась - и на века вокруг имени и славы его. Тогда, в XVIII веке, однако, наступали уже, исподволь, новые времена: роль монастырей постепенно будет сужаться, концентрироваться в духовном наставничестве – старчестве, в почитании традиций, святынь.

А что теперь у нас на Руси - 650 лет спустя? Монастырей стало немало. Однако роль государственная их невелика. И вообще по части социальных бедствий служение Церкви, ее институтов пока что не более заметно, чем других, светских организаций.

Но ведь монастыри, по средневековым понятиям, не предприятия и не ведомства социальной защиты (таковыми они становились в разные времена и в разных странах явочным порядком), но, прежде всего – место, где молятся за живущих в миру. За их молитвенное служение монастыри и чтили, и одаривали.

В современных обителях России продолжается традиция старчества. Пока что это, правда, все больше духовники «старого призыва», весьма почтенного возраста, свидетели многих и разных перемен... В монастырях развивается иконопись. Устраиваются детские приюты... Чего же еще, да так скоро, в недавно восстановленных и восстанавливаемых средоточиях православия?..

Какими они могут явиться и где – святые нового тысячелетия? Кажется, мы невольно ждем от них особой интеллектуальной силы, всезнаемости, но, может, нужнее – простота?

Как же, требуем еще! Хотим знать: вызревает ли там столь потребная нам ныне святость, ее разительные примеры? Произойдет ли в ХХI веке новое «расщепление ядра», духовно-созидающее, когда мир, все-таки еще по-прежнему верящий, что спасительные для человечества идеи придут из России, увидит наяву ту потаенную до времени внутреннюю энергию - освобожденной?

И не забудем, в XIV веке новые подвижники явились не в старых обителях, а в том, что создавали сами – с «ничего». Достаточно было внутренней углубленности, сосредоточенности, знания древней культуры и невозможности не откликнуться на призыв времени. Легко сказать!..

Но упование есть. И его совсем просто объяснил тот же Сергей Аверинцев: «...Как известно каждому между нами из нашего скромного опыта, существуют святые поступки и святые люди».