Главная > Библиотека  > Легенды, притчи, сказания, сказки > Театр

Александр Сурин

Театр

Огни рампы погасли один за другим. Ослепшие софиты больше не ощупывали сцену своими яркими лучами, а тяжёлое полотно занавеса отрезало её от зрительного зала. И только тусклая дежурная лампочка над сценой тщетно силилась разогнать темноту. В небольшом круге света, который она очертила, неподвижно сидел человек. Он сгорбился на стуле посреди опустевшей сцены. Плечи его были опущены, руки тяжело опирались на колени, а кисти рук безвольно свисали вниз. Он был актёром этого театра, и он смертельно устал. Слишком длинным и трудным был последний спектакль.

 Давно затих гул зрительного зала, стихли шаги рабочих сцены, другие актеры разошлись по домам. Человек хотел встать и уйти вместе со всеми, но не смог даже пошевелиться. Так тяжел был груз прожитой роли, так велика была навалившаяся усталость. Она раздавила его, парализовала, лишив возможности двигаться. Пока шло представление, он ещё боролся с усталостью, но едва всё закончилось, силы разом покинули его. Он отдал этой роли всего себя без остатка и теперь не испытывал ничего, кроме полной опустошенность внутри.

 Спектакль длился очень долго: актёр успел прожить в нём целую жизнь, от юности до глубокой старости. Правда, ему не всё нравилось в этой пьесе и не всё в ней шло гладко. Некоторые актеры играли вполсилы – видимо, игра не приносила им радости. Другие переигрывали, и это выглядело неестественно, а потому раздражало. Третьи слишком погружались в роль, забывая, что пьесой всё не кончается, и за пределами сцены существует совсем другая жизнь.

IMG

Если бы во власти актёра было менять действие по своему разумению, он многое бы изменил и для других, и для себя. Но, как известно, роли не выбирают и поэтому, играть приходилось то, что ему доверили.

Был момент, когда игра не задалась, и ему показалось, что он провалил свою роль. В последнем акте было особенно трудно. Он остался один на один с залом, и это непомерным грузом легло на его плечи. В минуту слабости и отчаяния актёр решил покинуть сцену, не доиграв до конца, и уже почти сделал это. Но ему помогла жена. По замыслу автора он прожил с ней долгую жизнь, но в последнем акте ее уже не было рядом. Ему оставалось сделать всего один только шаг, чтобы уйти со сцены, но тут он увидел жену. Она стояла за кулисами уже без грима, вновь молодая и очень красивая. Она улыбнулась ему и что-то прошептала. Он не расслышал, но по движению губ догадался: «Потерпи, осталось немного». Это придало ему сил, он заставил себя продолжать, и всё-таки доиграл эту трудную роль.

 Теперь же, в сумерках опустевшей сцены актёр пытался вспомнить весь спектакль, действие за действием. Воспоминания тяжко ворочались в сознании, а память была вялой и не послушной.

Ближе к завершению спектакля актёру уже было ясно, что роль, в общем удалась. Всё прошло гладко и без помарок. Впрочем, не было и ярких взлётов. Казалось, актёр должен был радоваться успешному завершению роли: он всё делал верно, точно следуя тексту пьесы, но удовлетворения почему-то не испытывал. Роль была сыграна правильно, слишком правильно. Находясь на сцене, актёр ни разу не испытал порыва – он твёрдо ступал по земле, так и не взлетев над нею ни разу. Появившееся однажды, ощущение никчемности сыгранной роли, уже не оставляло его. И это мешало радоваться тому, что спектакль уже завершается. Конечно, можно было закончить пьесу и так, и никто бы не осудил его за это. Но актёр никогда не терпел серости и в этот раз не стал с нею мириться. Он начал мучительно искать, как сказать зрителю то главное, чего не увидеть глазами и не передать напрямую, а лишь точно выверенной сменой настроения, неуловимым переливом интонаций, выраженных не словами, но тончайшими эманациями души, устремлёнными в зал. Для этого был необходим порыв, способный воспламенить сердца зрителей.

И под самый занавес это произошло. Воля актёра и богатый опыт высекли искру из его таланта, и эта искра разожгла тлевший доселе огонь. И актёр сыграл, сыграл так, что зрительный зал на мгновение замер, а потом до самого конца заворожено внимал его игре. Именно эти мгновения и оказались сутью и смыслом его роли. Своей игрой актёр помог автору пьесы передать всю глубину его замысла. Он видел огонь в глазах зрителей, и этот огонь зажёг он. Роль была прожита не напрасно.

И вот теперь, в одиночестве, человек отрешённо сидел на опустевшей сцене. Душа его пребывала в каком-то оцепенении: ни чувств, ни мыслей – одна лишь гулкая пустота внутри. Кругом было сумрачно и тихо, и только тусклая лампочка над головой ещё пыталась спорить с темнотою.

Тишина стала оглушающей, тени сгустились, подступили к самым ногам, стремясь целиком поглотить человека. И тут неожиданно окружающее пространство вздрогнуло, словно кто-то невидимый едва слышно тронул беззвучную струну. Будто чей-то глубокий вздох прокатился по сцене. И тот час же в самой глубине её распахнулась дверь, из-за которой хлынул ярчайший поток  света. Он мгновенно затопил окружающее пространство, удивительным образом размывая окружающие предметы, словно растворяя их в себе. В конце концов, вокруг не осталось ничего кроме света и, почти ослепшего от него, человека.

Когда способность видеть постепенно вернулась, он заметил в дверном проёме чью-то высокую фигуру, почти неразличимую в ярком сиянии. Лица стоявшего было не разглядеть – лишь едва заметный силуэт проступал из сияющей глубины. Он не заслонял чудесного света – казалось, он сам был его источником, сотканным из его переливчатых лучей. Сияние струилось сквозь силуэт, наполняя собою всё вокруг.

А потом в тишине прозвучал чей-то голос - тихий и необыкновенно ласковый, но, при этом, звучный и очень глубокий. Странно, но человек тут же узнал этот голос, хотя никогда прежде его не слышал. Именно так в детстве говорила с ним мать, когда он засыпал в своей кроватке. Именно так говорил с ним в юности отец, когда учил, каким должен быть настоящий человек. Он жадно внимал звуку этого голоса, его вибрациям и тембру, а потом слова обрели смысл, и человек услышал:

«Пойдём домой, тебе пора отдохнуть».

И тотчас усталость исчезла, будто её и не было вовсе. Человек вновь почувствовал себя молодым и сильным. Он выпрямился, расправил плечи, а потом легко поднялся на ноги и шагнул в открытую дверь. Шагнул, и растворился в струящемся свете.

Когда сцена опустела, дверь стала закрываться и тут же погасла дежурная лампочка. Всё вокруг погрузилось во тьму. Дверь уже почти затворилась, и перед тем, как окончательно захлопнуться, узкая полоска света легла на противоположную стену. Она осветила напоследок, ставшую ненужной афишу, заскользила по ней, сужаясь. В её слабеющем свете уже нельзя было различить ни имён исполнителей, ни тех, кто обслуживал спектакль. Лишь малая часть названия пьесы, одно короткое слово мелькнуло и пропало в наступившей темноте. Одно только слово: «…Жизнь…».

IMG



Главная страница    |    Новости сайта